style="font-size:15px;"> Легкий ветерок донес из окна аромат жасмина, и она почти вообразила себе, как волшебный ковер перенес ее в турецкий гарем.
Разве это такой уж грех – дать волю своей фантазии?
Не дожидаясь ответа, Элиза подняла юбки и взобралась на кровать. Встав на колени под наручниками, она повернулась лицом в сторону подножия кровати.
– Не верится, что я это делаю, – пробормотала она и потрогала блестящие наручники. Они были гладкими и прохладными, но когда она просунула в них руки, оказалось, что внутри они были подбиты мягчайшим бархатом.
Интересно.
– Это порочно, это вульгарно, это…
Клик.
– О нет, – прошептала она.
Нет. Нет. Нет.
Элиза начала вертеть запястьями то вправо, то влево. Никакого результата. Должен же быть где-то спрятан замок. Если она успокоится и начнет рассуждать здраво, она найдет эту пружину.
«Думай.
Думай».
Она тянула, вертела… снова и снова…
А потом начала читать молитву. Но на неподдающиеся челюсти полированного металла это не произвело должного впечатления.
Словно для того, чтобы добавить к ее неприятностям еще одну, от порыва ветра погасла свеча. Теперь комнату освещал лишь слабый диск луны. Стараясь успокоить нервы, Элиза удвоила свои попытки открыть замки наручников.
Клик.
Если бы этот звук был совсем рядом, она обрадовалась бы. Но она услышала, как открылась входная дверь в дом, а потом раздались шаги, и ее охватила паника.
Гриф подошел к туалетному столику и поставил на край свечу. Какая-то мрачная тишина нависла над комнатой. В полуоткрытое окно ветерок доносил аромат цветов.
Гриф принюхался. Жасмин и еще какой-то запах, показавшийся ему знакомым. Закрыв глаза, он глубоко вдохнул, и в его голове вдруг возник образ.
Прядь золотистых, как мед, волос, длинные стройные ноги, груди, как идеально очерченные спелые персики.
Вздохнув, Гриф поставил стакан с бренди рядом со свечой. Он выпил больше, чем собирался, но его решимость не напиваться ослабевала от банальной болтовни Лита и его друзей. Глупые скучные юнцы с их неинтересными пороками. У него челюсти болели от того, что он стискивал их, чтобы воздержаться от грубых замечаний. Он сам виноват: раз он принял приглашение, то не имеет права брюзжать.
Но как же это было трудно.
К счастью, остаток ночи он может провести в спокойном одиночестве. Он развязал галстук и снял рубашку…
Неожиданно ему послышался какой-то шум. Он замер, прислушиваясь. Это, наверное, ветер шевелит шторы, решил он.
Он стянул сапоги и поставил их у столика, чтобы Прескотт их утром почистил. Потом расстегнул брюки и бросил их на стул.
Еще один звук. На этот раз он был похож на писк.
Гриф насторожился. Должно быть, мыши. Поместье выглядело
