У нее ничего не получается. Она уже себя выдала. Разумеется, придется рассказать о событиях прошлого вечера, хотя стоит ей произнести имя Рэмси, как сердце отвечает бешеным грохотом. – Да, мы ходили в ресторан.
– И как прошло? Ты переживала, что вам не о чем будет говорить.
– Все прошло неплохо. Надеюсь.
Лоренс неожиданно стал раздражаться.
– И о чем же вы говорили?
– Ну, о Джуд. О снукере.
– Он будет в этом году участвовать в итоговом турнире? Мне бы хотелось пойти.
– Понятия не имею.
– Надеюсь, его рейтинг достаточно высок для участия.
– Понятия не имею.
– Что ж, вы ведь не могли болтать только о снукере.
– Не могли, – эхом отозвалась Ирина. – Не все время. – Такое ощущение, что она вилкой вынуждена вытаскивать изо рта каждое слово.
– Надеюсь, тебе удалось услышать несколько хороших сплетен?
Ирина потерла лоб.
– С каких пор ты интересуешься сплетнями? Тем, что происходит в чужом сердце, а не в твоей голове?
– Ну, например, поговаривают, что Ронни О’Салливан лег в реабилитационную клинику. Интересно, в чем там дело?
– Извини, – с чувством произнесла Ирина. Она не могла за одну ночь превратиться в чудовище. Печально смотрела на Лоренса и размышляла: как ужасно, но ей нечего сказать, она не может бороться с тем состоянием крайней нервозности, что охватило ее с появлением Лоренса. Как от чумы, он бежал от самой главной темы, факт существования которой мигал красным светом в полутьме комнаты. Пока их разговор неуловимо напоминал свидание в тюрьме, будто их разделяет толстое стекло, а звуки доносятся приглушенно, как через переговорное устройство. Ирина решилась нарушить закон и сейчас переживает лишь первый день своего нового существования, тогда как впереди их будет еще невыносимо много. – Я испекла пирог, – жалобно произнесла она.
– Я перекусил в самолете… Впрочем, конечно. Маленький кусочек.
– Хочешь пива?
– Я уже выпил бутылку «Хайнекен». Хотя к черту, давай праздновать.
– Что праздновать?
– Мое возвращение. – Брови приподнялись. – Или ты не заметила?
– Извини, – вновь пробормотала Ирина. – Разумеется, заметила. Для чего же тогда пирог? К твоему возвращению.
На кухне она оперлась ладонями о столешницу, склонила голову и тяжело выдохнула. Почти два часа ее бил озноб, от которого она до сих пор не может оправиться. Слава богу, пирог удался, и он не стоял весь день на столе в кухне, что окончательно бы его погубило.
Она сама сможет проглотить лишь крошечный кусочек. (С того момента, как она отправила в рот последнюю ложку мороженого, запив ее зеленым чаем, она не в состоянии даже думать о еде. Правда, днем она сделала глоток коньяку…)
Ирина отрезала кусочек пирога для себя, такой тоненький, что он едва не развалился, и большой для Лоренса – гораздо больший,
