приношению, мечтал отказаться от материнской пенсии, которая ежемесячно делилась с ним, но все забывал. Пролетарским бездельникам надо было на что—то жить. Денежные мешки пузырились, а потом становились плоскими.
– Как дела Ильич? Денег хватает? Принес два миллиона от русских меценатов на революцию, ну и на зарплату наших сотрудников, – сказал он, устремив красные глаза на сейф, стоявший в углу и всегда смотревший на своего истинного хозяина Ильича. – Вот он мешок, все как положено, печати, штампы, можешь посмотреть. Дай ключ, открыть надо и… упаковать.
Ленин сощурил левый глаз.
– Ведомость! Ты – прохвост еще тот, я тебя знаю, небось, украл половину банкнот. Вон на тебе костюм. Новенький, дорогой. А я, вождь мирового пролетариата с весны хожу в одном и том. Пиджак и жилетка еще ничего, а вот брюки мочой пахнут. Знаешь, как бывает. Струя уменьшает напори остаток мочи по штанам. Надо бы снять и выбросить, но… заменить нечем. Как так? Я все же вождь, а не х. собачий. Ну—ка покажи штаны! Вот, ни одного пятна. Сколько раз ты меняешь брюки – один раз в день?
Ганецкий обиделся, покраснел, хотел громко стрельнуть, но не получилось.
– Одно и то же. Ты никому не веришь. Своей матери ты хоть веришь?
– Всякое бывает. Когда пенсию задерживает, я просто испытываю к ней ненависть. Как это так? Ее сын – вождь мировой революции в одних брюках ходит. Моя мать и ты два сапога —пара. Ты, Ганецкий…, прибавь хоть двести тысяч. На костюм. Сука буду, никуда не потрачу, куплю костюм и все. Хочешь, квитанцию в магазине возьму для предъявления. Ганецкий – жид паршивый. И ты доводишь меня, гения до того, чтоб я тебя упрашивал. Отдай ключ от сейфа и пошел вон. Ей, Апфельбаум, ты уже вымыл свое хозяйство? Иди, забери ключи у этого паршивого еврея. Впрочем, можешь не давать, я потребую, чтоб мать выслала пенсию. Когда мне очень нужны деньги, я десять раз пересчитываю, думая, что мать утаила часть денег, не точно поделила пенсию пополам. Мучаюсь, нервничаю. А потом поступает доброта, и я начинаю говорить сам с собой: а х. с ней со старухой, она старая, жадная и мы будем такими же. Ты паршивый жид! ключ на стол! А то чичас повернусь и поминай, как звали. Пойду к проституткам и весь мешок спущу.
Ленин возбудился. Губы стали дрожать, лицо буреть. Карманы оказались пусты – ключ от сейфа Ганецкий спрятал в задний карман брюк.
– В мотне ищи, ты всегда туда прячешь.
– Ох, да, это архи важно, – обрадовался Лени и полез в штаны.
Наконец, он махнул рукой и бросился строчить, а сумма совершенно не интересовала.
– Что ничего не выходит, Ильич? Брось в печку свой талмуд.
– Да вот ничего не выходит, а точнее выходит то, что ничего не выходит. Революция идет на спад, мы никому не нужны и вскоре станем жалкими эмигрантами, вот что выходит. Ты газету принес, что там?
– Кое—что, кое—что, прочитай. Наш брат по крови Гельфанд Израиль по кличке Парвус написал кое—что. Это чертовски интересно.
