style="font-size:15px;"> – Да, да, конечно, – поспешила заверить ее Эмили. – Некоторых мужчин невозможно свернуть с того пути, который они считают верным, несмотря на все соблазны.
Лицо Торы просияло.
– Совершенно верно. Вы замечательно точно это подметили, – согласилась она. – Особенно это касается профессии моряка. Они не сворачивают со своего пути, а за ошибки платят жизнью. Дорогой Сэмюэль часто это повторял. Он был точен и аккуратен, как и капитан Уинтроп. Они были такими. Я люблю мужчин, отдающих приказы и исполняющих их, а вы? Что было бы с миром, если бы мы все были беспечны, беспорядочны, полагались лишь на интуицию и на «авось»? Боюсь, увы, что я именно такая.
– Это присуще артистам, я полагаю. – Эмили нахмурилась. – Они очень непостоянны. Я представляю, как вы любили капитана Уинтропа, ведь он так похож на вашего покойного мужа.
– Я его очень уважала, – тепло поблагодарила ее Тора, но в голосе ее слышались виноватые нотки. – Он был крестным отцом моего сына.
Она повернулась налево и указала на юношу с такими же светлыми волосами, как и у нее, но остальные фамильные черты едва угадывались из-за несходства выражения лица. За мечтательной тонкостью черт матери скрывалась спокойная и безоговорочная вера в обретенную ею прекрасную правду. В сыне все было переменчиво. Поиски, сознание вины, разочарование – все это можно было уловить в его меняющихся глазах, в изгибах губ. Он был еще далек от того покоя, которого достигла его мать. А пока что юноша усаживался, бережно держа в одной руке гриф виолончели, а в другой – смычок.
– Это мой сын Виктор, – тихо прошептала Тора.
– Он будет играть? – с интересом спросила Шарлотта. Как далек был этот мальчик от образа своего отца, самоуверенного морского офицера, который создался в ее воображении после рассказов Торы Гаррик.
– Мина Уинтроп попросила его, – пояснила Тора. – Виктор действительно хорошо играет, но, я думаю, она попросила его потому, что он очень привязан к ней, и чутьем поняла, что подобная просьба поможет ему менее остро переживать эту трагедию. Мой сын счастлив, что может хоть что-то сделать для нее.
– Как это благородно с ее стороны, – согласилась Эмили. – В такой тяжелый для нее момент она проявляет чуткость и внимание к другим. Я восхищаюсь ею.
– И я тоже, – добавила Шарлотта. – Я едва знаю ее, но уже испытываю к ней симпатию.
– Я должна по-настоящему вас познакомить, – быстро пообещала Тора. – Как только он сыграет…
Она умолкла, остановленная наступившей тишиной. Все повернулись к Виктору, скорее из вежливости к молодому музыканту, чем из подлинного желания слушать музыку. Но как только его смычок коснулся струн и в тишине прозвучала дрожащая густая нота, все изменилось. Звук, такой печальный, одинокий, заставил всех обратиться в слух. Музыкант не имел перед собой нот, он играл по памяти, извлекая звуки словно из собственной опечаленной души.
Шарлотта, бросив взгляд на вдову, увидела слабую тень улыбки
