ямочкой на подбородке. Из раскалённой, с малиновыми пятнами « пантеры» , похожей на раскрытый мартен, на него таращилось нечто.
Он подошёл ближе, склонился к бесформенной, глухостонущей массе: увидел в раскалённом зеве « печи» сплошной желтоватый, с чёрно-бордовой коростой пузырь, жутко заменивший собой знакомое благородное лицо, и поневоле отшатнувшись, прикрыл перчаткой глаза.
…Шнитке глухо захрипел; вероятно, он – единственный, оставшийся в живых из всего экипажа, пришёл на какое-то время в себя, и ему хотелось что-то сказать, но вместо слов, из обгоревшего горла выходил страшный отрывистый сип.
Кто знает, быть может в эти последние минуты, он думал о своей любимой жене и сыновьях…Может быть…
Фон Дитц с нордической стойкостью выдержал тогда удар судьбы – потерю ближайшего фронтового друга. И когда прощался с ним, и приказывал экипажу лейтенанта Рунге взять на буксир подбитую « пантеру» , в голосе его звучала непреклонная командирская воля и твёрдость. Но никто не знал, какой при этом взрыв звериной ярости перекипал и лопался в его ожесточённой душе, какая ненависть к Иванам бурлила в его перетянутых жилах. В его воспалённом пузыре мозга бешено пульсировала, щёлкала автоматным затвором лишь одна мысль, дознаться, чья противотанковая батарея уничтожила экипаж майора Шнитке…и отомстить за его смерть…
Отомстить так, – как это умеет лишь рыцарское орденское братство СС – жестоко, беспощадно и страшно.
– Песьи хвосты! Клянусь мечом Роланда, ваши черепа будут стоять на моём камине! Nutten ficken! Я найду вас! Достану из-под земли. Пусть для этого, мне придётся гнать вас на Восток до Уральских гор…Хоть до самого океана!!
Эта клятва мести была обращена к тем красным командирам, что с непостижимой стойкостью держали оборону Шиловской высоты под Воронежем, тем – из-за которых он и его ударный танковый батальон, расхлёбывал теперь кровавое дерьмо…Из-за которых, на его глазах, среди ухающих залпов орудий, среди частых взрывов противотанковых мин и фугасов, гибли его бронированные машины. Его лучшие экипажи, бесстрашно умиравшие – горевшие во время танковых атак, беспрекословно верившие его опыту и мудрому, прозорливому промыслу. И этот ужас, невозможность воскресить погибших, превращались в его сознании в слепую, безумную ярость и ненависть к обошедшему его противнику.
Однако, помимо бешенства, пришло и трезвое дисциплинирующее понимание всей серьёзности и суровой правды, что задача эта, отнюдь не из лёгких. Как не бросай карты, но после краха блицкрига под Москвой, время гордой самоуспокоенности для Рейха – кончилось. Видит Бог! Такого свирепого сопротивления, как в России, Вермахт не встречал ни разу в Европе. Яростные бои шли на истребление, до последнего солдата…
« Вот она: смертельная борьба Света и Тьмы…– рассуждал за рюмкой, сам с собой Отто. – Так, кто же победит в грядущей битве титанов? Свет и новый порядок, который на штыках несём мы немцы – высшая раса ариев на земле…Или Тьма, которой покрыта 1/6 планеты, коей заправляет красная клика – жидов и комиссаров
