из постели и на цыпочках иду к двери, чтобы не разбудить соседку, Джун. Прислушиваюсь к шагам комендантов, патрулирующих этаж, а потом выхожу.
Стоило бы отдохнуть. Дома мама бы на этом настояла. Это нужно для здоровья. Но я знаю, что на самом деле мне нужно танцевать. Особенно сейчас. Нужно хорошенько все обдумать. Подготовиться.
В лифтах установлены камеры, потому я спускаюсь по лестнице – одиннадцать пролетов до первого этажа. Не хочу, чтобы меня заметили.
Немного задыхаюсь на подходах к своему тайному месту – скольжу мимо административных офисов, через холл, из одной зеленой комнаты в другую зеленую комнату. Лишь бы охранник не заметил.
Я до сих пор слышу шепотки студентов и родителей, как будто они до сих пор здесь. Черная девчонка. Новенькая. Никакая она не фея Драже. Стопы неразработанные. Ноги слишком мускулистые. Такое лицо на сцене будет смотреться смехотворно. Лучше бы отдали роль Бетт. Ведь её сестра была звездой сцены – так говорил сам мистер К. Джиджи никогда не достигнет таких высот.
Призраки чужих слов подгоняют меня вперед. Я тихонько крадусь по залу.
Балетная школа находится позади Линкольн-центра, в одном из самых красивых зданий комплекса. Когда я впервые его увидела, мне показалось невозможным, что в нем столько всего: танцы, театр, кино, музыка, опера и куча другого. Студии на первом этаже – стеклянные коробки, наполненные светом. Я провожу по прохладным стенам пальцами. Задерживаю дыхание и пригибаюсь, проходя мимо офиса диетолога. Ее схемы, плакаты и холодный стол – причины множества истерик, и эта маленькая женщина имеет власть вытурить танцора из школы, если его вес будет слишком маленьким. Это мотивирует.
Подпрыгиваю от неожиданности, когда замечаю выходящего из студии Алека. Сейчас почти середина ночи! Мы пересекаемся взглядами. Открываю и закрываю рот, как рыба, и с языка моего срывается какое-то глупое оправдание, а он улыбается так, словно никому и ничего не расскажет.
– Ты что здесь делаешь? – Алек хватает меня за руку и тащит в темный угол коридора, подальше от камеры. Это, конечно, ничего не значит. Он принадлежит Бетт. Бетт, у которой гладкая фарфоровая кожа, идеальная речь и движения, словно она их репетирует. У меня волосы непослушные и пушистые, и я вечно говорю невпопад. Надеюсь, хоть ладони у меня не липкие.
– Они всегда наблюдают, – шепчет Алек. – Запомни места, где можно спрятаться.
Он так близко. И пахнет от него совсем не так, как если б он танцевал весь вечер. Я втихаря вдыхаю аромат его древесного дезодоранта и сладкого пота, от которого его руки блестят в темноте.
– Я люблю танцевать по ночам, – мямлю я, хотя в Калифорнии за словом в карман не лезла. – Я хожу в закрытую студию – ту, что в подвале.
Зачем я ему проболталась?
– Я тоже занимался, – отвечает он.
Выдавливаю из себя улыбку и не отвожу взгляд. Вообще, мне бы много хотелось узнать об Алеке: почему он выбрал балет, о чем мечтает, каково будет его целовать. Раньше я в таком ключе о парнях как-то не задумывалась. Парни только отвлекают от по-настоящему важных вещей. По крайней мере, балерин. Не обычных
