на раздолье языческом
прозвучал над отчизной степной,
нарушая безмолвья владычество,
крик неведомой птицы ночной.
Я ли это иль предок забытый мой
с первобытной вдыхает тоской
воздух, дымом становищ пропитанный…
или это костёр за рекой?
Чьи-то тени ползут настороженно
вдоль оврага сквозь редкий туман…
Или всё, чему быть не положено,
распоясавшись, вводит в обман?
Где я? Кто я? Прикинулся чудищем
пень разлапый, иль чудище – пнём?..
Только звёзды и в прошлом, и в будущем
неподдельным мерцают огнём!
НЕПРЕДСКАЗУЕМЫЙ ЯНВАРЬ
Как пахнет снег, забыли мы,
дождит с утра и допоздна,
и без зимы среди зимы
трава, как в мае, зелена.
А вот пойди на нас войной –
прямым ответом на вопрос,
глядишь, ударит запасной,
сорокаградусный мороз.
НА ТОЙ ВОЙНЕ
Я в смертный бой вступал во сне,
как будто наяву,
и погибал на той войне,
и до сих пор живу.
Из синевы спускаясь в ад, в грохочущий разлом,
я знал, что нет пути назад,
и не жалел о том.
Над телом павшего бойца
призывно горн играл,
а я среди живых отца
в смятенье выбирал.
Но вот уже и нет живых –
все полегли в бою,
и канонады гул затих
у мира на краю.
Но вижу: скрыт густой травой
и пулями прошит,
в беспамятстве, полуживой
один солдат лежит.
Всю ночь я просидел над ним –
настырна смерть, хитра, –
моей молитвою храним,
он бредил до утра.
И вот рассвета час настал!
И отлегло в груди,
когда явился санитар,
как ангел во плоти.
Потом мне снился лазарет
и скальпеля металл.
Хирург, прося прибавить свет,
кроил, кромсал, латал.
Сон обрывался и опять
накатывал волной…
Уже я начал забывать
того, кто звался мной.
Иного воинства уже
небесные послы
бездомной, страждущей душе
благую весть несли.
Но что-то в памяти былой
мешало обретать
всепобедительный покой
и солнечную стать.
И так, плутая в полумгле,
я вспомнил наконец:
на хирургическом столе
