мало и хочется еще больше. Думаю, я смогу показать ему, что можно жить совсем иначе. Что есть другая жизнь, без подозрений и лжи. Допускаю мысль, что именно поэтому он не раскрывается до конца. Слишком он ко всему подозрителен, даже ко мне.
Набросав общий вид из окна комнаты, я берусь за прорисовку деталей. Начинаю с большого купола, что возвышается над зданиями. Поднимаю глаза на дома и обещаю себе, что завтра мы вместе с Джеймсом обязательно отправимся к этому большому зданию.
Очерчиваю контуры купола и штрихую тени на нем. На карандаш сильно не давлю, чтобы штрихи были не слишком широкие. Мизинцем немного растушевываю тени и вот уже купол готов. Двигаюсь карандашом вниз по эскизу и прорисовываю дома в воде. В жизни у этих зданий много небольших деталей, от крошечного круглого окошка до бельевых веревок, натянутых на маленьких балкончиках с цветами. Детали домов не стараюсь прорисовывать, ограничиваюсь только окнами с витыми решетками и небольшими клумбами с цветами.
Когда я прорисовываю окошко за окошком, мысли мои возвращаются к отцу. До сих пор не верится, что именно мой родной отец будет замешан в этой истории с Бейном. И как он вообще оказался в Италии? Вот будет мама удивлена, когда узнает, где ее бывший муж.
Прошло довольно много времени, и я действительно соскучилась по нему. Конечно, первый наш разговор не задался, но я думаю это можно исправить. У него своя жизнь, у меня своя, но он все равно остается моим отцом, хоть и помню я его воспитание только в детстве.
Мне столько нужно рассказать ему, о том, что случилось, пока он отсутствовал. И в глубине души я понимаю, что в моем воспитании преобладала всегда мама, она учила меня быть сильной, быть мужественной и не останавливаться ни перед чем, не смотря ни на что. В то время как отец не участвовал в воспитании своей дочери… Думаю, моя обида на него идет с самого детства. Его неожиданное исчезновение поселило в моей душе злость на него вместе с огорчением.
Я тяжело вздыхаю от размышлений об отце и поднимаю взгляд на окно. Мелкие волны на воде успокаивают глаза, и тусклый свет от луны словно притупляет детские обиды. Где-то там, между этих домов, находится мой отец, с которым я не общалась больше трех лет. Если я не поговорю с ним, я сделаю великую глупость. Чтобы не бередить детскую рану, ее нужно сначала излечить, чтобы никогда больше не вспоминать о ней.
Снова обращаюсь к эскизу и, прорисовав завитушки черной решетки на окне, я берусь за тени на домах. Сейчас на карандаш давлю сильней. В отличие от купола, который был больше освещен луной, здания утопали в тени. Кое-где пробивались лучи света с противоположных домов, а в целом картина смотрелась, как мозаика, которая играла светом и тенью. Я максимально плоско кладу карандаш грифелем на бумагу и прорисовываю тени длинными широкими штрихами вдоль высоты зданий. В черном цвете перед глазами встают такие же черные, как уголь, волосы Джулианы, а следом и ее хитрое лицо. Я штрихую все быстрей и быстрей,
