раздался голос вошедшей медсестры.– Простите, я стучала, но вы не слышали, вот зашла напомнить. С вами всё в порядке?…
– Что за бестактность, милочка? – Иван Петрович был взбешён. – Если я не приглашаю вас в кабинет, значит зайдите позже! Ишь, взяли манеру, пользуетесь моей добротой! Выйдите вон! – уже, еле сдерживая себя, кричал он. – Вы уволены! И чтоб я больше вас не видел!… Нет, ну надо же, что себе возомнили,– уже сам себе под нос ворчал профессор, пытая успокоиться и восстановить дыхание. – Я же предупреждал – не входить без стука, не совать свой нос куда не просят. Боже! – поднял он руки к верху, потом схватился за голову и произнёс. – Здесь же столько оборудования, ещё эти камеры, о них вообще никто не знает. Вот паршивка девка, надеюсь она ничего не успела заметить,– и тут же сам себе ответил. – Нет, она ж ничего не знает про камеры, о них вообще никто не знает кроме меня, и людей сверху, а уж те кто устанавливал это всё, про них и думать не надо, это их работа. А то, что я за компьютером сидел, так со входа и не видно ничего, что на мониторе там , к остальному и не придерёшься на первый взгляд. Но всё равно, проучить надо, чтоб другим неповадно было и точка.
А в это время Виктор увлечённо продолжал рассказывать Нике, про то, как он летел через какой-то тоннель, про странного незнакомца с белыми зрачками, про людей, которые были как приведения, про себя и про свои ощущения от огромного экрана, как в кинотеатре, про музыку Вивальди, даже вспомнил первые строки сонета:
«Приход весны встречая звонким пеньем,
Летают птички в голубых просторах,
И слышен плеск ручья, и листьев шорох,
Колеблемых зефира дуновеньем…»
– Вы представляете, Ника,– продолжал он. – Эти троки звучали у меня в голове, я их до этого момент, ну вернее, до того момента не знал. И так все сезоны, все четыре сезона Вивальди звучали, а стихи в голове сами собой возникали. Я понимал, что жизнь наша бесконечна, что мы рождаемся и умираем, как и природа, как всё в этом мире. Мне стало ясно, что ничего на самом деле не меняется, это круговорот – рождение, жизнь, смерть, рождение… и так бесконечно, и не только с людьми и с природой, а со всем, что нас окружает и с тем, что нам не видно вооруженным взглядом, и даже с тем, о чем мы вообще не догадываемся. Вы меня понимаете, Ника? Все бессмертно и границ нет, но люди этого не знают, очень-очень многие не знают и даже не догадываются о том, что в сущности они из себя представляют. Я могу даже утверждать, что душа человека бессмертна, но это только избранные могут подтвердить. Вы знаете кто такие избранные? Мне почему-то кажется, что вы знаете больше остальных.
– Ну, догадываюсь,– это была первая фраза, произнесенная Вероникой, за последние два часа, что она слушала Виктора. Пока что рассказ его напоминал многие другие, подобные. В одно время в России, да и не только, случился бум клинических смертей, как казалось тогда. Книги печатались одна за другой, суть не менялась, только
