длинные волосы, которые ей заплетали в косы, и он рассматривал их со своей скамьи.
Они ходили вместе в методистскую церковь.
Лаванда и ее семья сидели через ряд, всегда приходили вместе и всегда держались за руки. Уоррену это безумно нравилось, потому что его родители иногда ссорились и почти не дотрагивались друг до друга на людях. Отец считал это неприличным, а у отца был большой авторитет.
Уоррен воспитывался в религиозной патриархальной семье, поэтому сомнению его никогда не подвергал. Но все равно семья Лаванды была настолько лучезарна и радушна, что понравилась и семье Уоррена тоже.
Когда они с Лавандой решили пожениться через много лет после, отец открыл бутылку виски, которую хранил до особого случая.
А Лаванда хорошела год от года. Уоррен представлял ее своей женой, и каждый раз сердце заходилось от удовольствия.
У Лаванды были все те же длинные светлые волосы, которые он гладил, когда решался поцеловать ее, все те же яркие глаза, и только тело ее менялось, рождая в нем недостойные мысли.
Количество покупок женщины, стоящей первой на кассе, поражало. Казалось, она сгребла все, что было на прилавках, потому что на ленте высилась целая гора. И это не считая того, что еще находилось в ее тележке и тележке мужчины за ней.
Уоррен вздохнул и вновь наткнулся взглядом на непристойные этикетки.
Его они раздражали, глубоко и остро. Они заставляли его чувствовать себя грязным
Когда Уоррен вспоминал, как чиста и прекрасна была Лаванда, внутри, помимо чувства восхищения, начинал ворочаться беспокойный склизкий ком, который хотелось выбросить оттуда немедленно.
Лаванда целомудренно хранила себя до брака, а вот он…
Уоррен нахмурился. Кровь прилила к лицу; он обмахнулся коробкой, чтобы хоть как-то согнать жар.
Это было последнее лето, что он ездил в лагерь, и тогда казалось, что уходит целая эпоха. Уоррен был разочарован жизнью, как и любой подросток; он заранее ностальгировал по времени, которое не вернуть, и был сведен с ума гормонами, заставлявшими реагировать на каждый оголившийся фрагмент кожи.
А ее звали Мэйси. Она тоже переживала и тоже не хотела терять ускользающее из пальцев детство.
Они потеряли его вместе, на узком старом матраце двухэтажной кровати в ее домике, пока остальные были на обеде.
Уоррен знал, что больше никогда ее не увидит, знал, что она больше не напомнит ему о том, что он сделал, пока Лаванда ждала его где-то там. Не знал только, что воспоминания будут с ним всегда.
Когда он выпивал, они казались ему даже забавными. Не как в остальное время.
Семь долларов, десять долларов, четырнадцать долларов.
Целый стенд на любой вкус и цвет. Действительно на любой.
А потом была Тина. И это было… вообще это тоже было летом. На берегу океана, кажущегося бесконечным с пляжей Калифорнии, куда они ездили с родителями в последние годы.
Лаванда
