серванта фото, трясет в пространство, куда-то в красный угол, где когда-то на Руси принято было ставить иконы.
– Теперь ты видишь правду! – кричит громко, картинно, как в широкой степи.
Наш человек, он вообще-то безбожник, но в аховой ситуации, когда крест становится не по силам, прямиком апеллирует к высшим инстанциям, демонстрируя свою жертвенность и принадлежность к самым бесспорным ценностям и идеалам.
– Да что это за ребенок, Ленчик?
Не глядя на свою падшую жену, Леня назидательно отчеканил:
– Такие мужчины, как я, на дороге не валяются! Стоило выйти за ворота, как молодая красавица кинулась мне в объятия! И готова пойти за мной на край света.
Он посмотрел в сторону Клары, ища подтверждения. Клара молчала в знак согласия, рассматривая втихомолку большой старый плакат с Михаилом Боярским времен д’Артаньяна, прикрепленный кнопками к двери гостиной. Она не издала ни звука. Держалась как юная партизанка на допросе. Да ее никто и не собирался ни о чем расспрашивать. Кто воспринимает всерьез юных соперниц? На них дунешь – они исчезнут.
Леня, не затягивая сцену, чтобы не испортить уже произведенного впечатления, предупредил:
– В общем, Клава, на сборы у тебя два дня, а потом мы с Кларой вселимся в квартиру и будем жить нормальной человеческой жизнью. На законных моральных основаниях!
На этой высокой ноте он хватает Клару за руку, как ходячую куклу – не иначе, и увлекает за собой в темноту подъезда.
Милка тоже сгребает письма и фото Клавиного ухажера, понимая, что здесь разыгрывается трагедия, и не без ее вины, и панически, задом выдавливается из комнаты, можно сказать, кое-как ретируется с места преступления. А какой смелой и убедительной она была, когда агитировала Клаву спасать пожизненно несчастных мужчин!
Клава остается одна и рыдает, вытирая каждую слезку отдельной салфеточкой. Через пару минут салфетки заканчиваются. Горка скомканной бумаги возвышается рядом. Клава приостановила рыдания – вытирать-то нечем. Тяжело вздохнула, сходила на кухню за мусорным ведром, смахнула салфетки в него, поправила стул, чтобы ровно стоял. Любила порядок. Даже если ей тут больше не жить, пусть все напоминает Ленчику о том, какая все-таки аккуратная и заботливая была у него жена.
Вдруг спохватилась: не нанесен ли ее лицу непоправимый ущерб? Посмотрела на себя в трюмо, внимательно, детально, безучастно провела пальцами по щеке и лбу, но вечерние процедуры по уходу за лицом и телом не отменила. Эта привычка не покидала ее даже в дни депрессий и неприятностей. Когда-то она поклялась себе, что при любых обстоятельствах, что бы ни случилось, будет протирать и увлажнять лицо косметическим молочком, чтобы сохранить самоуважение и достоинство. А это был как раз тот самый случай, который требовал особого мужества и заботы о себе.
Закончив протирать лицо, Клава скорбно легла спать в холодную супружескую постель, на шелковые простыни. Было уютно и жутко, как в открытом дорогом гробу, который может в любой момент захлопнуться.
