почувствовал, что ты вот-вот расплачешься. Вся боль, которая копилась годы неустанной борьбы за ребёнка и за себя, готова была прорвать последнюю преграду и хлынуть наружу.
– Когда человек попадает под машину, разве он это заслужил? – выложил я свой последний аргумент. – А его родственники это заслужили?
Ты уже начала всхлипывать, но тут я услышал, что пришла Люда, и наш разговор оборвался.
Люда сделала тебе массаж ноги. Ты плакала. А когда она уходила домой, с тобой случилась истерика. Ты оставалась на ночь одна в палате и испугалась, что если тебе станет плохо, то даже некому будет позвать врача, потому что звонок не работает, а санитарка только и знает, что смотрит сериалы по телевизору. До неё не докричишься. Людмила сказала, что ей даже пришлось на тебя накричать, чтобы привести в себя.
Сразу по приходу домой я написал Люде в «Одноклассниках»:
«Я сегодня весь день просто с ума сходил. Перенервничал до такой степени, что боялся домой идти, потому что у меня всё было написано на лице».
Люда ответила: «Я сама так нанервничалась, пока звонила, ждала, ехала, успокаивала, что теперь вот упала и лежу…».
Дальше мы обменялись такими сообщениями:
Я: «Будем посылать Тоне свою положительную энергию. Что по этому поводу говорит твоя дочь – можно так вот, на расстоянии, помочь человеку?».
Люда: «Катя говорит, что можно и нужно… А ещё нужно молиться».
Я: «Тогда я буду молиться. Как умею».
Люда: «Давай… Умеешь ты сильно».
Моё лицо всё-таки меня выдало. Увидев в моих глазах печаль и озабоченность, Лена дождалась, когда после ужина дочь уйдёт к себе в комнату, села рядом со мной на диван и спросила напрямую:
– Ты её любишь?
Отпираться было бесполезно, да и не хотелось. Я вздохнул.
– А меня ты любишь?
– Я тебя тоже очень люблю, – сказал я искренне, одновременно радуясь, что могу вот так в завуалированной форме ответить на первый вопрос жены.
Мы помолчали. Лена растерянно пожала плечами.
– Не понимаю, как можно любить двух женщин одновременно… Разве так бывает?
Я любил свою жену. Я любил тебя. Мне было жаль вас обеих. Но я не стал этого говорить.
А больше мне сказать было нечего.
На следующий день я после работы поехал в церковь. На часы не посмотрел, наивно полагая, что доступ к богу круглосуточный. Было уже темно. Возле церкви горели фонари, будто призывая прохожих не проходить мимо. Но как только я переступил порог храма, меня тут же остановили:
– Церковь закрывается, – встретила меня в приходе высокая худая женщина с хмурым лицом и в чёрном подряснике до пола.
Нет, это невозможно…
– Я ненадолго. Я уйду, как только скажете… Пожалуйста…
Мой взволнованный вид озадачил женщину. Она помолчала, затем продала мне две свечки и, выслушав сбивчивые вопросы,
