«А Буравчик просто учёный или великий польский учёный?» И тут же понимаю, что сморозил чушь, потому как весь класс начинает ржать. Каждый из них, и Гера в том числе, сообразили, откуда растут ноги у такого вопроса: из сериала со смешными фамилиями.
«Английский, – улыбнулся Гера. – Великий английский». И класс просто покатывается от смеха. И когда эта почти истерика утихла, начисто лишённая чувства юмора отличница Наташа вдруг спрашивает: «Не поняла. Как мне записать: польский или английский?» И Гера, и весь класс принялись медленно сползать до пола. Более весёлого урока в своей жизни не припомню.
Более того, и годы спустя, читая лекции по правилу буравчика, Гера продолжал шутить с учениками: «Буравчик – великий польский ученый». Уверен, что люди без чувства юмора до сих пор считают, что это так и есть. Вероятно, даже при разгадывании кроссвордов вспоминают Буравчика как учёного.
А польский кинематограф был же чудо! Правда?
Первое сентября
Вчера шкандыбал на работу, пёхом захотел. Кругом отовседова школьников лезет: кто туды, кто навстречу. «Линейки кончились», – подумал Штрилиц. И такие, блин, в фартучках девчули все почти, словно вдруг откуда ни возьмись – власть советска появись. И внезапно навстреч по виадуку две крали нарисовались в кожанках, да так клёво прикинуты – вот бы ещё чёлочки с мылом напушить, точненько как в моей юности ходили. Старшеклассницы! Миленькие, юные, без оспинки на щёчках. Мимо проходя, одна другой говорит:
– А первоклашки уже догадались, что им на одиннадцать лет пи…? – и хихикнули.
Я в уме тоже. Оно так. «Верно подмечено», – подумал Штирлиц. Однакось в моё время при старших школьники стеснялись матюгаться. Любой из взрослых мог за это ухо накрутить. А сейчас ринешься – садистом-педофилом обзовут, да в кутузку можно загреметь. А туды ли котимся?
Молин
Молина все побаивались. Он был военруком 4-й школы, соперничающей с нашей. И отчего-то уважаем всеми школьными военруками: на военных сборах всегда был главным.
Не то чтобы был строг, но на язык остёр, так мог снисходительно припечатать, что не знаешь, что делать: краснеть или бледнеть. Так что на глаза ему лишний раз старались не попадаться и в разговор с ним не вступать. Если с нашим военруком ещё можно было препираться, посмеиваясь на его речью с этими вечными «средствá», то Молин за словом в карман не лез.
А военные сборы у старшеклассников тогда проходили не то, что нынче – в домашнем режиме. А с двухнедельным выездом за город, в казарму. С пробежками по три км по утрам, с рытьём окопов, марш-бросками по болоту – по пояс. Словом, что Молину приспичит, то и делали.
С полгода после сборов прошло. Соседка моя по лестничной площадке в 4-й школе училась. И как-то попросила пластинок для какого-то мероприятия – я собирал же, до сих пор с собой вожу ту коллекцию древности, ныне вдохновенно называемую – винил… И вот: не отдаёт долго. Спрашиваю, когда
