это качество, которое есть в вас – умение признавать свои ошибки. Или, скорее, временные заблуждения. Так будет точнее. Ваша молодость извиняет отсутствие жизненного опыта, а мудры вы не по годам. – Караганова растрогал юношеский порыв Артема, и он искренне пожал протянутую ему руку.
Притихшие матросы с уважением смотрели на обоих, а боцман только цокнул языком, вынул изо рта дымящую, словно локомотив, трубку и махнул ею, словно говоря: «Вот, мол, вам образец истинных человеческих отношений. Не грех бы и нам это перенять». Но все это можно было только предположить – на его лице цвета мореного дуба тяжело было наверняка прочесть хоть какое-то проявление чувств.
Напуганная густым трубочным дымом, мошка наконец присмирела и не наседала теперь на людей как раньше. Артем присел на траву, опершись спиной о дерево, и закрыл глаза. Перед его мысленным взором пронеслось далекое детское воспоминание: зеленый луг с пышной мягкой травой, сестры, играющие с воланами, яркий солнечный день с убаюкивающим летним теплом и безмятежностью во всем мире. Он почти задремал, но какой-то резкий непривычный звук вывел его из этого дремотного состояния. Артем прислушался. Через несколько минут звук повторился. Он напоминал цоканье лошадиных копыт по мощеной булыжником мостовой. Артем огляделся вокруг. Матросы лежали на траве, а боцман и Караганов о чем-то тихо беседовали. Артем поднялся и неторопливо пошел в сторону звука, по пути разминая затекшие ноги. Пройдя вперед по руслу ручья около сотни метров, Артем вновь услышал этот звук. Теперь он раздавался прямо у него над головой. Взглянув наверх, юноша рассмеялся. Прямо над ним на толстой ветке неизвестного ему дерева сидела крохотная обезьянка. Она рассматривала Артема с таким же любопытством, как и он ее. Когда ей это надоело, обезьянка сложила язык трубочкой и совсем как уличный мальчишка где-нибудь на набережной Петербурга стала лихо цокать им. Звук был громкий и залихватский. Казалось, еще мгновение, и обезьянка заливисто свистнет молодецким посвистом, как бывалый питерский ямщик, и примчится на ее зов Сивка-Бурка. В яблоках. Но обезьянка, поцокав языком в свое удовольствие, умчалась по ветвям деревьев куда-то в чащу. Артем развернулся, чтобы идти назад, и вдруг у себя под ногами увидел следы босых ног, отпечатавшиеся в мокрой глине на дне почти пересохшего ручья. Он присел и пальцем потрогал глину – следы были довольно свежие, глина еще не успела застыть и осыпаться. Поразмыслив минуту над этим непредвиденным обстоятельством, Артем решил, что в одиночку разгадывать эту загадку в незнакомом лесу не стоит. Быстрым шагом он вернулся на поляну, где уже заметили его отсутствие.
– Что же это вы, батенька, дисциплину нарушаете, – укоризна в голосе Караганова была едва уловима, но Артем и так знал, что провинился – отлучаться в одиночку в незнакомом месте категорически запрещалось.
– Извините, Сергей Викторович, больше не повторится. Но я тут одну интересную находку обнаружил. – И Артем рассказал о своем открытии. Караганов внимательно выслушал рассказ юноши, по-привычке запустив
