хмурится, пытаясь припомнить, видел ли он в своих бумагах какие-нибудь полоски. Мне смешно, хотя, видит бог, в этом нет ничего смешного.
– Одна, – говорю я ему. – Раз тебя выставили из группы – почти наверняка. Но одна есть практически у каждого, так что не переживай. У нас без нее обошелся только Толстый.
– А у Лорда их?…
– Три. И боюсь, на этот раз, если не случится чуда, кто-нибудь обратит на это внимание.
– Так он шизофреник, да?
Я набираю в грудь побольше воздуха, но тут до меня доносится нарастающий гул и грохот катящейся по коридору лавины, и все нехорошие слова остаются при мне. Курильщик тоже слышит приближение отобедавших.
– Ох, я съезжу кое-куда, – испуганно говорит он. – Пока там свободно.
Он как раз успевает скрыться, когда лавина достигает спальни. Скрип, лязг, голоса, хлопанье двери. Первым влетает Шакал на Мустанге. Сметанные усы под носом и пакет с бутербродами в охапке.
– Алло, Сфинкс! Ты затеял одиночный стриптиз? Мог бы дождаться товарищей!
Горбач его отпихивает, ставит на тумбочку бутылку с соком и лезет доставать Нанетту на предмет кормления.
– Дивные бутерброды, – соблазняет меня Табаки. – Могу даже полить их соусом.
Ко мне протискивается Македонский с ворохом одежды в руках.
– Один с сыром, один с творогом. Сам над ними трудился, – не унимается Шакал.
– Курильщик вернулся. Может, он голодный. Спроси его.
С радостным воплем Табаки выкатывается задом в дверной проем и, судя по грохоту, бросается штурмовать дверь туалета.
– Курильщик! Солнце мое! Ты здесь? Отзовись!
Македонский застегивает на мне рубашку.
– Пойдешь к Лорду? – спрашивает он.
Ну, конечно. Сейчас мне только к Лорду. С объяснениями, как и почему он очутился в Могильнике.
– Оставь меня в покое, – огрызаюсь. – Я не в том состоянии, чтобы туда таскаться.
Он молча держит передо мной джинсы. Не возражает и не спорит, отчего на душе только муторнее.
Шакал – солнечный живчик в сметанных усах, восторженный визгун – возвращается. С Курильщиком, жующим бутерброд из пакета, и с Горбачом, который возбужденно лупит Курильщика по плечам, мешая ему насыщаться расспросами о том, как он провел время в изоляторе.
– Ну как там Клетка, стоит, проклятая?
Курильщик кивает:
– Да. Стоит. Ничуть не изменилась. А что ей сделается?
Сглатывая слюну, наблюдаю стремительное исчезновение бутербродов.
– Похудел ты, – горестно отмечает Лэри. – Тяжело было?
Курильщик опять кивает, жуя. Бурчит сквозь бутерброд:
– Ненавижу эти желтые цветочки!
Чем немедленно вызывает у Горбача с Шакалом взрыв воспоминаний о
