Яко кадило пред тобою…
– Нас мама учила: на мужчин нельзя даже взглядывать, нельзя смотреть в глаза. Ведь когда встречаешься взглядом – это уже взаимодействие.
– Да? А я всегда… взаимодействую.
(из разговора двух подруг)
В этот день, когда она, преисполненная решимости, пришла на первую в своей жизни исповедь, дверь храма была закрыта.
– Что за безобразие! Сергий уехал – и нет никакого порядка! – проворчала рядом крупная сердитая старуха.
Она посмотрела на часы.
– Не волнуйтесь, ещё без пятнадцати девять.
Старуха взглянула на неё зло и подозрительно, и сердито отмахнулась, как от мухи:
– Молчите, если не знаете.
В этот день всё имело свой смысл и цену. Она знала, что злая сила, так долго державшая её в плену, не захочет отступить без боя, поэтому всё объяснимо: и запертая дверь, и ворчание старухи…
Но – было такое прекрасное солнечное утро в самом начале весны. Утро пробуждения к новой жизни. Да, так случилось: она прозрела и бросилась в храм. Исповедь и Причастие сейчас были необходимы, как воздух, как сама жизнь!
Откуда-то появился молодой человек в синем служебном халате. Молодой, но по православному – с усами и бородой, отливавшей рыжим в первых солнечных лучах. Он неторопливо поднялся по ступенькам храма и большим старинным ключом отпер тяжёлую, окованную железом дверь храма Воскресения Христова.
«Символично!» – подумала она, вступая под церковные своды.
Прими меня, Господи! Я так страдаю! Я так виновата пред Тобой!
Она уже однажды пыталась исповедоваться – без осознания необходимости, просто под давлением крёстной и пока не спеша тянулось время беременности. И надо же так случиться – пришла в храм в день родов! Она простояла тогда почти всю службу, поглядывая то в один, то в другой угол храма, но так и не поняла тогда, где и когда будет происходить исповедь. Схватки (она не понимала ещё, что это они и есть) становились всё сильнее, и она вынуждена была пойти домой, так и не получив того, зачем пришла.
Теперь, чтобы не повторить ошибки, она подошла к тому служке в синем халате – он спокойно сидел на скамейке, что шла вдоль стены в центральной части храма, – и спросила:
– Скажите, пожалуйста, где будет исповедь?
– Во-он в том пределе, – он указал рукой.
– Спасибо.
Шла пятая неделя Великого поста. Служилась литургия Пеждеосвященных Даров. Церковное чтение и пение, вздохи и поклоны молящихся, сам воздух храма, наполненный благовониями, клубами дыма, пронизанного теплом солнечных лучей, а больше – та незримая другим драма, которая происходила в её обратившейся от тьмы к свету душе, – сотворили с ней то, что она почти всю службу простояла на коленях, лишь изредка устремляя взор в алтарь, являя всем сторонним наблюдателям классический образ кающейся грешницы.
…Устремляя свой взор в алтарь, где в клубах дыма и сверкания священнических одежд происходило сейчас одной ей внятное таинство: соединение с Божеством. Это было венчание – единственное, доступное ей на Земле.
Ах, почему я не ждала! Зачем я не хранила себя, своё целомудрие?!… Было ли оно у меня хоть когда-нибудь?.. Никогда мне не предстать перед тобой, Господи, посреди храма в белом одеянии под белым покровом невесты с незапятнанной душой и чистым телом, рядом со своим избранником. Никогда, Господи, никогда, и это я сама виновата, я сама себя осквернила – и душу, и тело, я сама предалась нечистым страстям и распутству, но ты не оставил меня, Господи, Господи, радость моя, блаженство моё! И что я сейчас плачу – от горя о своей душе или от радости быть с Тобой снова – я не знаю!
Да исправится молитва моя
Яко кадило
Пред тобою.
В воздеянии
Руку моею
Жертва вечерняя…
Наступила минута – священник вынес из алтаря Чашу, и она подошла…
Она стала бывать в храме очень часто, одна, и вместе с двухлетним сыном, которого срочно окрестили в П-ском монастыре.
Ведя за руку сынишку, который тащил за собой по лужам машинку, сопровождая это действо неизменными шумовыми эффектами «бж-ж-ж, бу-у-у», почти у ворот храма она столкнулась со священником, которого не видела здесь раньше. У него была длинная густая чёрная борода, пронизанная серебряными нитями, маленькая фиолетовая шапочка на голове и необыкновенной красоты пронзительно ясные,
