накануне того дня, когда ей предстояло впервые вступить на клирос, она вдруг проснулась от страшного звука – нечеловеческого воя. Кровь похолодела в жилах, ибо она, без размышлений, сразу узнала, кому принадлежит этот голос… Итак, враг не хочет, чтобы она шла на клирос. Значит, надо выполнять благословение!
Первый раз она пела Литургию. Голоса певчих легко и свободно уносились под купол храма. Регент Ирина хотела, чтобы Маша пела вторым голосом, так как вторых голосов не хватало, но иногда разрешала ей петь и свойственным ей от природы высоким голосом… Точно так же, как она умела отличить Сашин голос от других голосов, так и он, прислуживая в алтаре, услышал её голос с клироса. В начале херувимской отворилась боковая дверь, Саша в облачении алтарника проскользнул на клирос и стал с нею рядом.
Но на клиросе ей не нравилось: веселье, разговоры, а ведь она привыкла молиться всю службу и уже жить без этой молитвы не могла. Но какая молитва, когда тут постоянно дым коромыслом – и в основном по вине Саши. Он пел ещё и в профессиональном хоре, (который отец Сергий к тому времени простил и вернул на место, но несколько служб в неделю оставил для любительского хора) и переносил с собой царившую там атмосферу.
На клиросе Маша не без удивления заметила, что Саша так же безоговорочно нравится женщинам, как она мужчинам. Его трудно было назвать красавцем, но обаяния и жизнерадостности ему было не занимать.
Однажды после праздничной службы он, как пушинку, подхватил на руки Владимира, пронёс его через весь храм и занёс на клирос. Ребёнок прибежал к маме возбуждённый.
– Мама, мама, а этот дядя взял меня на ручки и отнёс туда!
– Какой дядя? – спросила она испуганно, уже заранее зная ответ.
– Вот этот дядя, с бородой! – и Владимир с детской непосредственностью указал на Сашу, который, опустив голову, стоял рядом с отцом Сергием у его красной машины.
– Тише, тише, не кричи, – она сжала и опустила ручку ребёнка, и быстро пошла прочь, а Владимир всё оглядывался на бородатого дядю, который теперь, не отрываясь, смотрел им вслед…
Раньше на Руси время определялось по церковным праздникам: «Это было на Петровки, а то на Троицу». Теперь этот старинный народный язык начал быть внятен и Маше. Она сама жила от Пасхи до Рождества. Вот и ещё один Рождественский пост позади. Вечером любительский хор пел акафист с водосвятным молебном. Молебен закончился, на лицах прихожан сверкали капельки воды, на сердце было легко и радостно. Спели вместе умилительную молитву «Царица моя преблагая, надежда моя Богородице». Народ подходил к кресту, когда Саша и певчий Сергей засуетились и начали таинственными знаками выманивать певчих в притвор. Регент Ирина и Жанна пошли, а Надежда и Маша остались.
– Буду я за ними бегать, – с достоинством
