воровкой.
– Что за ерунда? – старик нахмурился.
– К сожалению, это не ерунда. – Эмма кивнула на купюры в дрожащей руке польки.
– Ну, вижу, да, десять марок. Ее жалованье за неделю. Я решил платить ей на две марки больше, чем прошлой дуре.
– Платить ей? Зачем? Господи, ну я же вам столько раз объясняла: польская прислуга работает бесплатно.
Старик ничего не ответил, словно не услышал, и обратился к девушке:
– Все в порядке, милая, не волнуйтесь, спрячьте деньги, они ваши, – он жестом показал, что купюры нужно убрать назад, в карман.
– Благодарю, господин, – чуть слышно прошептала полька.
Вернер покосился на Эмму и тихо спросил:
– Дорогуша, ты не хочешь извиниться?
Эмма почувствовала, как кровь прилила к лицу. Прежде чем она успела что-либо сообразить, у нее вырвалось:
– Простите, Агнешка, я ошиблась.
– Умница. – Старик взял ее под руку, ободряюще сжал локоть, увел в гостиную, уселся на диван и закурил.
Эмма тоже взяла сигарету.
– Ты же не куришь, – ехидно заметил Вернер и щелкнул зажигалкой, – что, так сильно разволновалась?
– Не то слово, – Эмма закашлялась, – ужасная гадость.
– Да, неприятно получилось.
– Я о табачном дыме. – Эмма затушила сигарету. – Вернер, все-таки это неправильно – платить польке, да еще такую сумму.
– Платить польке, – со вздохом повторил старик. – А тебе не приходит в голову, что на ее месте могла бы оказаться Мари Кюри?
– Кто?! – Эмма даже привстала от удивления.
– Мари была полька, ее девичья фамилия Складовская. Случись наша национальная катастрофа лет пятьдесят назад…
Эмма знала, что «национальной катастрофой» старик называет приход к власти нацистской партии. От подобных разговоров ее знобило, она попыталась сменить тему.
– Десять марок в неделю, получается больше сорока в месяц. Зачем ей столько? Языка не знает, в приличных магазинах восточных рабочих не обслуживают, разве только в продуктовой лавке. А если, допустим, на улице ее задержит полиция и найдет у нее большую сумму? Ведь за это…
– М-м. – Старик растянул губы в лягушачьей улыбке. – Я предупредил ее, чтобы не таскала с собой деньги, только мелочь. Да она и сама понимает.
– Тем более глупость! Ну зачем ей столько?
– Не век же ей тут торчать. – Старик усмехнулся. – Вернется домой не с пустыми руками. Если, конечно, германская марка к тому времени будет что-нибудь стоить. Эй, дорогуша, о чем мы говорим? Ты разве не знаешь, что красть нельзя?
Эмма вздрогнула. Он не мог слышать фразу, которую она сказала польке, он вошел позже. Но повторил слово в слово.
– Что вы имеете в виду? – спросила она обиженно.
– Ты отлично меня поняла, не прикидывайся.
– Да, но ведь все пользуются. Восточные рабочие повсюду,
