цивилизационной специфики, было бы меньше издержек и в 30-е годы, и не произошло бы катастрофы 90-х годов.
Но вернемся к 1917 году. Та сила, которая стала складываться после Февраля сначала в согласии с Временным правительством, а потом и в противовес ему и которую впоследствии возглавили большевики, была выражением массового стихийного движения. Идейной основой его был не марксизм и вообще не идеология как форма сознания, а народная философия более фундаментального уровня. Сила эта по своему типу не была и «партийной». Иными словами, способ ее организации был совсем иным, нежели в западном гражданском обществе. Ленин летом 1917 г. в работе «Русская революция и Гражданская война» писал:
Что стихийность движения есть признак его глубины в массах, прочности его корней, его неустранимости, это несомненно. Почвенность пролетарской революции, беспочвенность буржуазной контрреволюции, вот что с точки зрения стихийности движения показывают факты.
В этом и заключается кардинальная разница между большевиками, которые были частью глубинного народного движения, помогая строить его культурную матрицу, и их противниками и оппонентами, в том числе в марксизме, которые воспринимали это глубинное движение как своего врага, как бунт, как отрицание революции – как контрреволюцию. М.М.Пришвин записал в дневнике 21 сентября 1917 г.: «Этот русский бунт, не имея в сущности ничего общего с социал-демократией, носит все внешние черты ее и систему строительства».
Конечно, в этой быстрой записи автор не точен – как может не быть «в сущности ничего общего» у двух общественных явлений, если они имеют одинаковые внешние черты (форму) и «систему строительства»! Напротив, здесь подмечено как раз наличие глубокого взаимодействия, синтеза русской революции и социал-демократии (большевизма). Но главный смысл этого наблюдения М.М.Пришвина все же в том, что революция накануне Октября уже воспринималась либеральной интеллигенцией как русский бунт – явление стихийное и враждебное программе Февраля. 10 октября 1917 г. М.М.Пришвин дописал:
Теперь всюду и все говорят о революции как о пропащем деле и не считают это даже революцией.
– Неделю,– скажут,– была революция или так до похорон (то есть до похорон жертв революции 23 марта 1917 г.– С.К.-М.), а потом это вовсе не революция.
Понятно, что для Пришвина «всюду и все» означает ту петроградскую либеральную публику, в которой он в тот момент вращался.
Принимая от большевизма формы и «систему строительства», народная революция, конечно, наполняла их существенно новым содержанием. Так произошло, например, с понятием «диктатура пролетариата». К этому понятию, почерпнутому из марксизма, крестьяне были подготовлены самой их культурой. Она воспринималась русскими людьми как диктатура тех, кому нечего терять, кроме цепей,– тех, кому не страшно постоять за правду. Н.А.Бердяев в книге «Истоки и смысл русского коммунизма» писал:
Марксизм
