перекинутся вмиг, про долг и честь позабыв. Нет им веры, никогда не было и не будет.
Но этот как раз из тех, что за своей слащавостью звериный оскал прячут. Так что с ним вдвое аккуратнее нужно. Наверняка испугался и пришел страховкой обзавестись, а то опять государь засобирается осиротить своих подданных – и как тогда ему быть? Однажды Господь не попустил, а ну как вдругорядь не повезет? Опять же малец норов изволил показывать, даже сына родного против отца настроил. Всех от себя удалил, да не абы как, а силу применив открыто. Режутся у волчонка зубки, эдак и до беды недалеко.
– Свет мой государь Петр Алексеевич! Как здоровье твое драгоценное?
– Благодарствую, Алексей Григорьевич, теперь много лучше. А как впредь стану во всем слушать медикуса, так и вовсе вскорости на ноги поднимусь.
– То дело хорошее. А то лебедушка наша, невеста твоя, вся сердечком изболелась, на тень бестелесную похожа, вся измаялась, денно и нощно поклоны земные бьет, у Господа нашего здоровья для тебя вымаливает.
– Передай, что со мной все в порядке. Скоро здоров буду.
– Так, может, я призову ее, Петр Алексеевич? Она туточки, в карете за воротами. На двор гвардейцы не пустили, – нарочито подпустив в голос обиду, закончил он.
– Пустое, Алексей Григорьевич, – сделав вид, что не обратил внимания на факт недопущения на двор княжьей кареты, начал отнекиваться Петр. – Хворь из меня вся еще не вышла, не приведи господь, приболеет Катерина, так потом ввек себе не прощу. Вот поправлюсь, тогда и повидаемся. И ты держись подальше от хворого, твоя жизнь для государства Российского еще ой как понадобится.
– Да я за-ради тебя, Петр Алексеевич, хоть в огонь, хоть в воду.
– Верю. Оттого и прошу беречься. Мне без моей правой руки несподручно будет, так что даже кашлянуть не моги. То повеление мое. Слышишь ли?
– Слышу, государь. Как ты велишь, теперь пуще прежнего беречься буду.
– Спасибо за понимание и поддержку, Алексей Григорьевич. С делами государственными без меня справляетесь ли?
– С Божьей помощью и с твоего благословения, Петр Алексеевич.
– Стало быть, все хорошо?
– Это с какой стороны посмотреть, государь. Как с одной, так вроде все слава богу. А как с другой… Ты выздоравливай, Петр Алексеевич, – словно спохватившись, что сболтнул лишнего, оборвал себя на полуслове князь.
Вот же шельма. Чувствует, что в ту ночь переусердствовал, затеяв венчание с хворым и страдающим от болезни императором. Долгоруковы тогда на семейном совете постановили обвенчать находящегося при смерти Петра и Екатерину Долгорукову, ссылаясь на то, что церковь такие браки не запрещает. В усадьбе на тот момент посторонних не было, Иван привел две роты преображенцев, которые денно и нощно охраняли дворец. Вот и решили окрутить. Не вышло. Петр из упрямства и обиды согласия своего перед священником не дал, а там и спасительное забытье. А потом Остерман прорвался-таки
