Не может быть!
– Еще как может, – чуть слышно отозвалась Ирма. – Еще как может.
Прюнскваллор совсем уж было собрался спросить, кого же намерена она осчастливить, но тут странное сочувствие к сестре, несчастному, в сущности говоря, созданию, сжало его сердце. Он знал, сколь скудны были предоставлявшиеся ей в прошлом возможности знакомства с мужчинами, знал, что она ничего не ведает о хитроумных гамбитах любви – ничего, кроме вычитанного из книжек. И знал также, что никого определенного на уме у нее нет. А потому сказал:
– Мы подыщем для тебя в точности такого мужчину, какой тебе требуется. Ты это заслужила. Самых что ни на есть чистых кровей – умеющего вострить уши и вилять хвостом. Клянусь всяческой безукоризненностью, ты, действительно, заслужила это. Мы…
Тут Доктор умолк. Он чуть было вновь не ударился в словесный загул, но вовремя вспомнил о данном сестре обещании и всего лишь склонился поближе к ней, чтобы выслушать то, что она имеет сказать.
– Я не разбираюсь в навостренных ушах и виляющих хвостах, Альфред, – произнесла Ирма, чуть приметно дернув уголком рта, – но я хочу, чтобы ты знал – я говорю, я хочу, чтобы ты знал: я рада, что ты понимаешь, в каком я нахожусь положении. Я чахну, Альфред. Ты сознаешь это? Ведь так, ведь так?
– Ода.
– У меня самая белая в Горменгасте кожа.
«И самые плоские ступни», – подумал ее брат, но вслух произнес:
– Да-да, но что нам должно сделать, о сладчайшая охотница… – «О девственность, рыскающая по дикой чащобе плотской любви»… – От этого описания сестры он воздержаться не смог. – …что нам следует сделать, дабы решить, кого мы пригласим? Я имею в виду, на прием. Вот наиважнейший вопрос.
– Да, да! – отозвалась Ирма.
– А когда решим, тогда уж и пригласим.
– Так будет проще, – сказала Ирма.
– И еще – в какое время суток он состоится?
– Вечером, разумеется, – сказала Ирма.
– И в каком платье им надлежит прийти?
– Ну, очевидно, в вечернем, – сказала Ирма.
– Но не кажется ли тебе, что это определяется тем, кого именно мы созовем. Что если дамы, моя дорогая, окажутся наряженными столь же роскошно, как ты? В вечерних платьях есть нечто жестокое.
– Ах, это не имеет смысла.
– Ты хочешь сказать, «не имеет значения»?
– Да, да, – подтвердила Ирма.
– И все же, может получиться неловко. Не уязвит ли их твое превосходство – или ты, охваченная сочувствием и любовью к ним, облачишься в лохмотья?
– Женщин не будет.
– Женщин не будет? – испугавшись на сей раз по-настоящему, воскликнул брат.
– Я должна быть одна… – негромко сказала сестра, подталкивая черные очки вверх по длинному заостренному носу, – с ними – с мужчинами.
– Но какие же тогда развлечения ожидают гостей?
– Я, – ответила Ирма.
– Да-да,
