уверенно заявил Фомин.
– Алексей изменял жене? – уточнил я.
– Первый раз на свадьбе, – заржал собеседник. – Новобрачный с одной гостьей в тихий уголок забился. Раз, два – и готово. Ему долго не надо!
Я переваривал услышанное, но Костя понял мое молчание по-своему.
– Не веришь? Лешка умел впечатление тихони произвести. Но я его хорошо знал! Мы в детстве жили в одном доме.
Сегодня воистину оказался день сюрпризов.
– В одном доме? – повторил я. – Вы были соседями?
– Не, – засмеялся Костя, – в приюте. Нас в интернат сдали.
Как назло именно в этот момент я сделал глоток кофе и поэтому не сразу продолжил разговор.
– Костя, мы с тобой знакомы, но не состоим в близкой дружбе, то же самое могу сказать и об Алексее. Я с вами познакомился, когда нас с Олегом Котиным дружба связала. О твоем детстве я ничего не знаю, понятия не имел о сиротстве, прости, что затронул болезненную тему. Но у Алексея точно были родители, Нинель и Эдуард.
Фомин прищурился.
– Я тоже не из яйца вылупился. И вообще у каждого человека непременно есть отец и мать. Почкованием люди не размножаются. Другой вопрос, как предки к ребенку относятся. С чего ты решил, будто в интернате жили только сироты? Меня туда сдали в девятом классе за хулиганство. И Леха на казенные харчи попал за плохое поведение. Отец у него уехал надолго на гастроли. Эдуард Михайлович сына любил, но крепко в руках держал. А Нинель в мальчике души не чаяла, все ему разрешала. Когда отец улетел, парень стал себя вести как ему заблагорассудится. На замечания матери внимания не обращал. Нинель Николаевна тоже дома не сидела, певица активно тогда концертировала, сын часто один в квартире оставался. Будь он помладше, мать могла бы ему нанять няньку. Но он уже был старшеклассником. Нинель решила, что сын прекрасно пару дней один пожить может. И что? Леха стал компании собирать. Соседи принялись жаловаться на него, в милицию заявления строчили. Вот Нинель его временно и определила в приют. А я туда загремел, потому что родители за границей работали, школа там при посольстве только до третьего класса имелась. А отец у меня – посол. Уж не знаю, как он сумел договориться, но я стал ходить в местную гимназию. Через пять лет родители сообразили: мальчик говорит по-английски лучше, чем по-русски. И что ему делать с дипломом иностранной гимназии в Москве? Я вступительные экзамены ни в один российский вуз не сдам. Меня отправили в интернат, который считался государственным, а на самом деле являлся дорогим платным заведением. У каждого ученика была отдельная спальня со своим санузлом, кормили нас до отвала, на занятиях ставили одни пятерки в журнал. Только их было два. Один, чтобы потом ученикам аттестат выдать всего с парой четверок. А другой с истинными оценками. Я там жил до окончания школы. Леху же быстренько выгнали, ну, может, через пять-шесть месяцев. Его поймали ночью в кладовке с дежурной учительницей. Бабе стукнуло лет сорок, наверное, а Казанова несовершеннолетний.
Иван
