прикажете, госпожа, – присела в поклоне няня, в ее глазах стояли слезы.
Мать развернулась и вышла, хлопнув дверью. А у меня и в самом деле закрутило живот. Няня, не глядя на меня, протянула мне несколько хлопчатых салфеток.
– Круделла, – начала я. – Если б я знала…
– Ах, маленькая госпожа, это только моя вина, – вздохнула несчастная женщина. – И верно, я слишком стара и неповоротлива, чтобы следить за вами. Ничего. Буду полоть грядки с фасолью, сбивать масло, ухаживать за лозами – в деревне мне всегда найдется работа, и я не останусь без куска хлеба…
– Я буду скучать без тебя, – только и сказала я.
– Ничего, маленькая госпожа, у детей короткая память, вы меня скоро забудете…
Бедная Круделла ошиблась – я не забыла ее. Однако жизнь шла своим чередом, и скоро мне представили двадцатилетнюю особу сурового вида и сказали, что это моя менторша и професса – пора было не только надзирать за мной, но и учить меня разным наукам, приличным благородной девочке.
Менторшу звали Агора, в переводе с древнего языка – «светлая». И действительно, она с самого первого дня вознамерилась осветить беспощадным светом знания все закоулки моего мозга.
Привольная жизнь, которую я вела при няне, закончилась. Теперь, едва я вставала с постели, мой день был расписан по минутам. И не было никакой возможности изменить тот распорядок, который завела наставница!
Она будила меня ранним утром, следила, чтоб за умыванием я хорошо промыла уши и шею, а также почистила зубы кашицей из соды и мела. Она завела порядок, при котором я должна была одеваться самостоятельно, и если я путалась в шнуровке, не могла застегнуть корсет и натянуть чулки, мне предоставлялась возможность выслушать самые уничижительные высказывания в мой адрес. Професса придерживалась строгих взглядов на воспитание благородных девочек и не давала мне никаких поблажек. В любую погоду она вела меня на конюшню, где нас уже поджидали оседланные лошади. Я побаивалась свою норовистую каурую кобылку-трехлетку, но была вынуждена скрывать свой страх и садиться в седло. Професса же держалась в седле, как влитая, и ее серый в яблоках жеребец слушался малейшего движения поводьев.
Наша утренняя прогулка тоже проходила по раз и навсегда заведенному пути. Выехав из боковых ворот замка, мы проезжали по подъемному мосту и устремлялись по грунтовой дороге, проложенной меж бесконечной вереницы пшеничных полей. Солнце золотило волны колосьев, ветер играл с моими кудрями и холодил щеки. Мы пускали коней в галоп и мчались, словно забыв обо всем. И тогда мой страх перед ездой верхом отступал, была только потрясающая скачка, ощущение полной свободы и в то же время единения с каждым колосом на полях… Доскакав до реки, мы любовались наступающим днем, а потом поворачивали обратно к замку.
Приведя себя в порядок, я в сопровождении Агоры выходила к завтраку на женскую половину. Мать появлялась в ту же минуту, за ней попарно шли шесть дам-компаньонок. Одна из них по знаку матери читала молитву Великому Спящему, слуги подвигали стулья
