время года в лес по грибы бегают, леший бы только угукнул обижено. Но при этом подумал бы с тоской, что нет в мире справедливости. Вот возьмем змеев. У нормального змея всегда есть река Смородина, Калинов мост, богатырь и меч-кладенец. Все для веселой жизни есть у змея! Или возьмем водяного. У него огромадный дворец в реке выстроен, в нем молодые девки-утопленницы его танцами веселят, жемчуга размером с яйцо в хрустальных ларцах лежат, и все купцы проезжие ему кланяются. Кто гусельками яровчатыми, кто крытой парчой шубой, кто собольей шапкой. Или возьмем бабу-ягу. Вот эту новую, шуструю, возьмем, что и полста лет в лесу не прожила, а уже во всем свои порядки устроила. И водяной к ней на поклон ходит, и веснянки ее слушаются, и даже наглая древняя шишига уважает.
А леший и того пуще. Влюбился леший в шуструю ягу, едва увидел ее длинный нос и острые, по-девичьи любопытные глаза. Бродит леший вокруг избушки на курьих ножках: то букет васильков под ручку дверную сунет, то душистой лекарственной травки на поляне рядом вырастит, то лукошко орехов под крыльцом оставит. А яга не замечает его стараний. Разве что иногда угостит чаем с пряником, да попросит меду от диких пчел набрать. Даже не улыбнется ласково. Так только, по древнему яговьиному обычаю, цыкнет зубом неопределенно, не поймешь – то ли довольна, то ли сердится.
Как-то совсем невмоготу стало лешему. Набрался он смелости и пошел к лесной чаровнице в чувствах признаваться.
– Чего пришел? – яга варила какое-то зелье и от того была страшно занята. – Чего у порога мнешься? Живот, что ли, опять прихватило?
– Я того. Я только спросить, – шепчет леший, от ужаса ставший цветом точь-в-точь молодые майские листочки на липе. – Не желаешь ли совместно жить? Вдвоем оно того, сподручнее…
– Куда ж я тебя помещу? – мимодумно соображает яга, – полати у меня узкие, лавки тесные, разве в погреб… Да там ты, небось, плесенью порастешь. – Потом опомнилась, конечно, сплюнула и ругнулась в сердцах, – ах ты, такой-сякой щучий сын! Какая мне с того польза, что ты в моей избе шастать будешь, под ногами путаться. Еще склянку какую разобьешь. А ты знаешь, сколько склянка на базаре стоит?
– Не знаю, – еле слышно шепчет леший.
– Две копейки! А на две копейки можно целый фунт пряников печатных купить или пол головы сахарной!
При мысли о таком небывалом богатстве леший совсем сник. Понял он, что никак бабе-яге не соответствует – прост слишком, да и туповат. Вздохнул и поплелся обратно в лес.
Баба-яга, однако, хоть и заботилась о варимом зелье, кой-что заметила. И в следующий же раз, как леший к ней пришел накормила его салатом из побегов ревеня и одуванчикового корня. Через это снадобье лешего сначала беспричинный смех пробрал, потом горькие слезы одолели, а потом встряхнулся леший, приосанился, и всю любовь как рукой сняло. Так что в тот же вечер он, довольный, гонял глупых девок по лесу, хватая их мохнатыми цепкими пальцами за голые икры.
Лирическое
Как-то осенью сидела
