в смеющемся рту, стан виден гибкий сквозь ткань пелерин, кои всегда ей к лицу. Кожа ланит и свежа и румяна – дух мой томится в плену. Я откажусь от богатств Хорасана – дали ее б мне одну!
– Он же так многим писал, вы сами говорили, он был страшный бабник этот рыцарь!
– Да, бабник, забияка, хулиган и поэт, – Мальвина звонко ответила студенту с задних рядов.
– Значит, его казнили за распутство?
– Всю жизнь я только то и знал, что дрался, бился, фехтовал. Везде, куда ни брошу взгляд – луг смят, двор выжжен, срублен сад. Пуатевинца жирный зад узнает этой шпаги жало! И будет остр на вкус салат, коль в мозги покрошить забрало!
Мальвина подняла руку с лазерной указкой, и алое пятнышко заскользило по обнаженной фигуре Бертрана де Борна, рыцаря и трубадура, размахивавшего собственной отрубленной башкой в аду.
В каком там круге ада? Не сбиться бы со счета…
– Бертран де Борн был знатный рыцарь и владетель замка, беспрестанно воевал со своими соседями, графом Перигорским и виконтом Лиможским, и братом своим родным Константином и с королем Ричардом Львиное Сердце. Еще в ту пору, когда тот был молод. Был он доблестный воин и храбр в битве и куртуазный поклонник дам и трубадур отличный, сладкоречивый, равно умевший рассуждать о добре и зле. Когда б ни пожелал, всегда он умел заставить короля и сыновей его поступать по своей указке. А желал он лишь одного – чтобы все они друг с другом воевали. Желал, чтобы все время воевали между собой король французский и король английский. Когда же они уставали… и насыщались кровью, и заключали мир, Бертран стихами своими старался обоим внушить, что себя они этим миром опозорили, пойдя на уступки, и мир разрушал. От войны и крови получал он великие блага, но и бед претерпевал немало. – Мальвина Масляненко остановила алое пятнышко лазерной указки точнехонько в отверстом рту отрубленной головы трубадура. – Вы видите, уже в то время автор «Жизнеописаний» вполне критически относился к личности нашего поэта-рыцаря. Но это не мешало ему Бертраном восхищаться безмерно.
– Так за что все-таки он попал в ад блуждать там с собственной отрубленной головой? – спросила тоненьким жалобным голоском студентка откуда-то сбоку – Мальвина Масляненко ее даже не разглядела. – Вы, госпожа лектор, отчего-то постоянно уходите от прямого ответа на этот вопрос.
– Я ухожу? Да что вы, – Мальвина улыбнулась, освещая лазерным алым пятнышком раскрытый в немом крике рот Бертрана де Борна. – Я просто хочу, чтобы вы сами поняли, за что поэт, слагающий стихи о любви для своей дамы, может очутиться в аду вот в таком ужасном виде.
– Он попал в плен к кому-то из королей – Ричарду Львиное Сердце или его противнику и его казнили? – Голос из прохода у дверей аудитории.
– Или его застукали в постели королевы? Он ее соблазнил своими стихами? Только вот которую из королев? – Голос с верхотуры, с задних рядов.
– Да его просто убили в бою! Отрубили голову и насадили на пику! – голос с первого
