Что, «желтую сару» уже сняли гансы?
Я ничего не понимаю.
– Фиксы, говорю, фиксы гансы сняли? Ну, фиксы, золото, не понимаешь, что ли?!
– Теперь понял. Не было у меня «желтой сары».
– Экономно жил?
– Экономить было не с чего.
– Не давали большевички навару? В черном теле держали?
– В каком?
– В черном! – орет Пал Палыч. – Больной, что ли?!
– Я-то здоровый…
Пал Палыч обегает стол и ударяет меня по щеке.
– Ты – умненький, – усмехается он, – шутить любишь. Колоться станешь или будешь ж… вертеть?
– Нет ее у меня. Кости одни остались.
– Пожалеть?
– Пожалел волк кобылу…
– Какая ты кобыла? Я бы кобылку пожалел. У лошади сердце большое и глаз добрый. А ты – человек. Самый страшный на земле зверь. Или я тебя, или ты меня. Какой номер обуви, подследственный?
– Сорок второй.
– А костюм какого размера носил?
– Тот, что украл?
– Ты мне не верти! Украл… Дома какой размер носил?
– Не знаю.
– Как не знаешь?
– У меня один и был-то костюм, отец подарил ко дню рождения.
– Давай, давай, чекистская харя! «Отец подарил»! Мозги-то мне не крути, знаем, сколько вам грошей отваливали. Высосали из народа всю кровушку… А ну, стань к стене!
– Стрелять хочешь?
– Мараться!.. Исполнителя держим – все, как у больших.
Я подхожу к стене. Он меряет мой рост линейкой, работает ею легко, как купец.
– Так я и думал, – говорит он, – пятидесятый, третий рост.
– Раньше-то продавал?
– Точно. Продавал, – тихо отвечает он, – у тебя зрачок есть.
– Что продавал-то?
– Слезы в бутылочках. Русский слезу любит. И покаяние. Без содеянного не покаешься – вот и грешим.
Он снимает трубку телефона, набирает номер и говорит:
– Алло, Василий Иванович, привет! Пятидесятый, третий рост. Сорок два. Ага. Ну а как у тебя? Слышу, слышу… Горластый. – Пал Палыч манит меня к себе. Я подхожу. Он протягивает трубку и шепчет: – Послушай, твои друзья концерт задают.
Я слышу в трубке отчаянный, нечеловеческий вой, чей-то пьяный смех и крики. Пал Палыч жадно смотрит мне в лицо:
– Страшно, подследственный?
– Страшно.
– Мне – тоже.
– Тебе-то понятно отчего. Трусишь.
– Что ты? – удивляется Пал Палыч. – Я храбрый, я возмездия жду – а все одно отступничаю. Думаешь, мне по ночам пенька ноздрю не щекочет? Коньяк жру – трезвею, спать не могу, страх душит. Но утром-то я где? Я тут утром, на своем боевом посту, я утром – боец.
– Какой ты боец? Палач.
– Я? Да что ты, подследственный! Какой же я палач? Разве я тебе пальцы ломал? Низ резал? Я с тобой,
