повернулся к нему и широко раскрыл глаза.
– Ты так всегда поступаешь? Прямо как сыщик.
– Она не Джоэл, как его там. Она не восемнадцать часов едет. Мне это не нравится. Она могла украсть машину.
– Слушай, – серьезно сказал Рэнди, – давай не будем испытывать судьбу. У нас есть машина. Около семи мы будем в Майами. Оттуда мы с легкостью доберемся до Парадиз-Сити. Можем даже на автобусе доехать, если никто не согласится подвезти. Так о чем мы волнуемся?
– Начнешь волноваться, если есть приказ найти эту машину, и какой-нибудь коп нас остановит.
– О господи! Сейчас-то, ночью, да на этом шоссе – все копы спят давно.
Гарри колебался. Что-то во всем этом ему сильно не нравилось, но он сказал себе, что это личное дело самой девицы. Если полиция их остановит, ему не составит труда объяснить, кто он такой. А если Рэнди охота рисковать – так пусть сам и беспокоится.
Он мягко нажал на газ, и стрелка спидометра рванулась на отметку шестьдесят пять миль в час.
– Успокоился? – полюбопытствовал Рэнди.
– Твои трудности. Я ничем не рискую. Если тебе все равно, то мне-то какое дело?
– Ну и правильно. – Рэнди полез в свой рюкзак и достал сверток, который дал ему Морелли. – Чего-то меня голод гложет. – Он развернул бумагу и обнаружил жареного цыпленка, аккуратно разрезанного на четыре части, два пончика и четыре куска хлеба с маслом и с майонезом. – Этот итальяшка, безусловно, свое дело знает. Ты чего-нибудь поесть хочешь?
– Не сейчас.
– Ну а я хочу. – Рэнди с довольным видом принялся за еду. С набитым ртом он произнес: – Кстати, о девочках: как они там, во Вьетнаме?
– Ты туда не поедешь, так что тебе за дело? – отрезал Гарри.
Рэнди взглянул на него, впился зубами в хлеб, почавкал, потом поинтересовался:
– Они этим занимаются как все или как-нибудь по-другому могут?
– Ты туда не поедешь, что тебе за дело? – повторил Гарри, не отводя глаз от освещенной фарами дороги перед собой.
Рэнди состроил гримасу:
– Прости. Да… что мне за дело? – Он швырнул цыплячью кость в окно и занялся внушительным куском грудки.
Гарри с тоской подумал о вьетнамке, оставшейся в Сайгоне. Когда бы он ни возвращался с линии фронта, она ждала его. Жила она на сомнительные доходы, продавая закуски на углу улицы. Он всегда поражался, как ей удается нести мангал и всевозможные миски на бамбуковой палке через плечо. В своей розовой одежде она всегда напоминала ему красивую бабочку, но потом он узнал, какой она была стойкой и сильной.
Она стала для него самой большой драгоценностью этих трех невыносимых лет, – мысль о ней поддерживала его в черной страшной тьме ночей. Она олицетворяла для него нежность, интерес, любовь, и, когда ее и всех остальных разорвала на куски бомба Вьетконга, Гарри не стал искать другую женщину и не мог заставить себя говорить о вьетнамках ни со своими однополчанами, ни с парнями типа Рэнди – с теми, кто видел этих девушек только
