третьего лица, чтобы между нами завязывались самые интересные и разнообразные разговоры. Мы чувствовали, что слишком хорошо знаем друг друга. А слишком много или слишком мало знать друг друга одинаково мешает сближению.
– Володя дома? – послышался в передней голос Дубкова.
– Дома, – сказал Володя, спуская ноги и кладя книгу на стол.
Дубков и Нехлюдов, в шинелях и шляпах вошли в комнату.
– Что ж, едем в театр, Володя?
– Нет, мне некогда, – отвечал Володя, краснея.
– Ну, вот еще! – поедем пожалуйста.
– Да у меня и билета нет.
– Билетов сколько хочешь у входа.
– Погоди, я сейчас приду, – уклончиво отвечал Володя и, подергивая плечом, вышел из комнаты.
Я знал, что Володе очень хотелось ехать в театр, куда его звал Дубков; что он отказывался потому только, что у него не было денег, и что он вышел за тем, чтобы у дворецкого достать взаймы пять рублей до будущего жалованья.
– Здравствуйте, дипломат! – сказал Дубков, подавая мне руку.
Приятели Володи называли меня дипломатом, потому что раз, после обеда у покойницы бабушки, она как-то при них, разговорившись о нашей будущности, сказала, что Володя будет военный, а что меня она надеется видеть дипломатом, в черном фраке и с прической à la coq, составлявшей, по ее мнению, необходимое условие дипломатического звания.
– Куда это ушел Володя? – спросил меня Нехлюдов.
– Не знаю, – отвечал я, краснея при мысли, что они верно догадываются, зачем вышел Володя.
– Верно у него денег нет! правда? О! дипломат! – прибавил он утвердительно, объясняя мою улыбку. – У меня тоже нет денег, а у тебя есть, Дубков?
– Посмотрим, – сказал Дубков, доставая кошелек и ощупывая в нем весьма тщательно несколько мелких монет своими коротенькими пальцами. – Вот пятацок, вот двугривенницик, а то ффффю! – сказал он, делая комический жест рукою.
В это время Володя вошел в комнату.
– Ну что, едем?
– Нет.
– Как ты смешон! – сказал Нехлюдов: – отчего ты не скажешь, что у тебя нет денег. Возьми мой билет, коли хочешь.
– А ты как же?
– Он поедет к кузинам в ложу, – сказал Дубков.
– Нет, я совсем не поеду
– Отчего?
– Оттого, что, ты знаешь, я не люблю сидеть в ложе.
– Отчего?
– Не люблю, мне неловко.
– Опять старое! не понимаю, отчего тебе может быть неловко там, где все тебе очень рады. Это смешно, mon cher.36
– Что ж делать, si je suis timide!37 Я уверен, ты в жизни своей никогда не краснел, а я всякую минуту от малейших пустяков! – сказал он, краснея в это же время.
– Savez vous, d’où vient votre timidité?.. d’un excès d’amour propre, mon cher,38 – сказал Дубков покровительственным тоном.
– Какой тут excès d’amour propre! – отвечал Нехлюдов, задетый
[дорогой мой.]
[если я застенчив!]
[Знаете вы, отчего происходит ваша застенчивость?.. от избытка самолюбия, мой дорогой.]
