к отцу, коли он полюбит Лизу, оставлю ее у него и поеду. Иначе я должен отказаться от всего. Она должна родить.
Вошел лакей: княгиня[1076] приказали просить к себе.
– Сейчас.
Князь Андрей не шел и молчал.
– Ты странный нынче, – сказал Pierre, – прощай до завтрого.[1077]
– А ты долго не будешь спать, я вижу по твоим глазам, – прибавил Pierre, оглядываясь.
– Да,[1078] долго. Прощай.
– André, я не могу заснуть, ты на меня сердишься? – сказала княгиня, розовенькая, в белом чепце и кофточке, лежа высоко на подушках. – André, за что ты меня не любишь? Да? не любишь? – И она заплакала.
Но князь Андрей не сказал, как он обещал своему другу, не сказал, что он ее не любит, хотя он больше чем когда нибудь чувствовал это в эту минуту. «Она беременна, слезы могут повредить ей», и он насильно целовал хорошенькую плачущую женщину.
33.
Князь Василий, у которого гостил m-r Pierre, жил у Обуховского моста в огромном казенном здании, занимаемом тем управлением, в котором он был начальником. Внизу, с улицы, была его огромная квартира. Во дворе были подъезды квартир его сыновей. Пьер жил в комнатке, занимаемой прежде секретарем князя, на том же подъезде, где была и квартира Анатоля.
Когда он подъехал, он заметил свет в окнах Анатоля и у кры[льца] карету и несколько саней.
«Опять кутеж и игра верно. Не зайти ли?», подумал он и совершенно забыв обещание, данное князю Андрею, разорвать сношения с Анатолем. <«Спать не хочется, книжки нет, все прочел», подумал он и> так ему скучна показалась своя квартира, которую он себе живо представил с сводами на потолке, с одной свечкой, заспанным лакеем, он вошел к Анатолю. Дверь была незаперта. В передней никого не было; валялись пустые бутылки, в углу гора изогнутых карт, плащи и шубы, догоревшие две свечи, которые, верно, начал переменять лакей и бросил, оторванный за другим делом. Он скинул шубу на ларь. Из покоев слышалась возня, хохот, крики, удары по чем то, как молотком, и опять говор и[1079] крики, не менее шести или восьми человек вместе.
Он вошел. Всякому, не видавшему того прежде, человеку показалось бы то, что он увидал, домом сумашедших. А это были все молодые, красивые и, многие из них, умные, образованные и даровитые люди. Человек шесть мущин,[1080] только по штатским или кавалерийским с кантиками панталонам можно было различать[1081] их звание, толпилось около окна, все что то кричали, принимая участие в работе лакея, выставлявшего раму.[1082]
– Я держу за[1083] сер Чаплица 100 рублей, – кричал один.
– И, смотри, не поддерживать![1084]
– А я за Долохова. Разними, Анатоль. Одним духом, иначе проиграно.
– Выбей. Скучно. Петров,[1085] давай бутылки… так кричали все эти люди, перебивая один другого.
– Стойте, господа, вот он, Pierre, – закричал Анатоль. – Он будет судья. Согласны?
–
