Как же вы хотите,[780] – говорил чиновник, – чтоб такое преобразование могло совершиться быстро.[781] Теперь положим учрежден Совет и Министерства[782] и они имеют свои недостатки, кто в этом спорит. Не так ли, князь?
– Je vous avoue, mon cher, – пропустил сквозь зубы князь,[783] отламывая красивой рукой корочку хлеба, – que je suis parfaitement indifférent au nom Collège ou ministère. Il nous faut des gens capables et nous n’en avons pas.[784] Он говорил ленивым тоном старого вельможи, который смешон был в нем, в молодом человеке, но говорил с такой уверенностью, что его слушали.
– Извините, князь, ежели теперь, – продолжал чиновник, видимо отвечая преимущественно на те возражения, которые он привык слышать от большинства старых служащих, а не на те, которые делали ему, – ежели теперь не замечается единства и представляется разрозненность в новых учреждениях, то это происходит оттого, что только часть их могла быть введена в действие. – Он оглянулся на княгиню, – положим, вы бы портного упрекали за то, что рукава фрака безобразны и не в пору, когда они не пришиты еще к фраку. Не так ли?
Князь, в ответ на пристально и долго устремленный на него взгляд, не моргнул, не изменил своего красивого,[785] спокойного лица и[786] продолжал прямо смотреть на чиновника,[787] княгиня учтиво улыбнулась.
– Согласитесь, – продолжал чиновник, все и совершенно забыв возражения Pierr’a и отвечая на мнимые привычные возражения, – что нельзя требовать, чтобы работы по такому громадному делу окончены были вдруг. Где у нас люди,[788] я с вами согласен, – говорил чиновник за 50 лет тому назад точно так же, и совершенно в том же смысле, как говорят это теперь, т. е. стараясь показать, что из людей есть один только я, да еще несколько, – где у нас люди. Ведь Михаил Михайловичу (Сперанскому) верно никто не откажет в[789] желании добра и любви к отечеству, однако он работает почти один и что же, мы можем помогать ему.[790]
M-r Pierre любил спорить и, несмотря на свою распущенность и слабость в жизни, в деле мысли и спора он[791] обладал логически последовательностью, которая, казалось, против его воли влекла его в самые поразительные соображения.
Pierre[792] по наружности составлял резкую противуположность князю Андрею. В сравнении с тонкими, твердыми и определенными чертами князя Андрея, черты Пьера казались особенно пухлы, крупны и неопределенны. Особенно оживленные и умные глаза, отчасти скрытые очками, составляли главную черту его физиогномии.
Взглянув на его лицо, всякой невольно говорил: какая умная рожа. А увидав его улыбку, всякой говорил: и славный малый, должен быть.[793] Лицо его, вследствие серьезности выражения его умных глаз, казалось[794] скорее угрюмо, чем ласково, особенно когда он говорил, но стоило ему улыбнуться и открыть порченные зубы, чтоб вдруг лицо это приняло неожиданно такое наивно, даже глупо доброе выражение, что, глядя на эту улыбку, его даже жалко становилось. И улыбался он не так, как другие улыбаются, так что улыбка сливается с неулыбкой
[Признаюсь, милый мой, мне нет никакого дела до названия: коллегия или министерство. Нам нужны способные люди, а их у нас нет.]
