попьют. Ты, Микита, смотри, овец-то перегони да солому подбери.
Ладно.
Вишь, пристали, скажи да скажи, как с девками гулял. Эти истории рассказывать долго будет. Женись, говорит, на ней. На всех да жениться – это жен много наберется. Нужно мне очень жениться, и так не хуже женатого живу, завидуют люди. И как это меня как толконул кто, как я на образ перекрестился. Так сразу всю канитель и оборвал. Боязно, говорят, в неправде божиться. Всё одна глупость. Ничего, одна речь. Очень просто.
Ты бы хоть огонь засветил.
На тебя глядеть? Я тебя и так вижу.
Ну тебя!
Микита, иди скорей, тебя человек один спрашивает, однова дыхнуть.
Какой человек?
Маринка с чугунки. За углом стоит.
Врешь.
Однова дыхнуть.
Чего же ей?
Тебе приходить велела. Мне, говорит, Миките только слово одно сказать надо. Стала я спрашивать, а она не сказывает. Только спросила: правда ли, что он от вас сходит? А я говорю: неправда, его отец хотел снять да женить, да он отказался, у нас на год еще остался. А она и говорит: пошли ты его ко мне, ради Христа. Мне, говорит, беспременно нужно ему слово сказать. Она уж давно ждет. Иди же к ней.
Ну ее к Богу. Куда я пойду?
Она говорит, коль не прийдет, я сама в избу к нему пойду. Однова дыхнуть, приду, говорит.
Небось, постоит да уйдет.
Аль, говорит, его на Акулине женить хотят?
Кого на Акулине женить?
Микиту.
Легко ль? Да кто говорит-то?
Да видно, люди говорят. (Смотрит на нее, смеется.) Акулина, что, пойдешь за меня?
За тебя-то? Може допрежь и пошла бы, а теперь не пойду.
Отчего теперь не пойдешь?
А ты меня любить не будешь.
Отчего не буду?
Тебе не велят. (Смеется.)
Кто не велит?
Да мачеха. Она всё ругается, всё за тобой глядит.
Вишь ты! Однако ты приметливая.
Я-то? Что мне примечать? Разве я слепая? Нынче она батю пузырила, пузырила. Ведьма она толстомордая. (Уходит в чулан.)
Никита! глянь-ка. (Глядит в окно.) Идет. Однова дыхнуть, она. Я уйду. (Уходит.)
Что ж это ты со мной делаешь?
