Столик ей дали, конечно, поганый, возле кухни. Она беспокоилась, что не узнает племянника. Разве что по неуверенному, немного заискивающему выражению лица, которое всегда бывает у приезжающих оттуда, да и у нее еще осталось, не извелось, после стольких-то лет…
Она узнала его немедленно. Узнала и поняла, что произошло недоразумение, что она перенесена в альтернативную реальность. Он еще не успел дойти до Тани, а все кругом уже стало изменяться, перемещаться в связи с ним и по отношению к нему, метрдотель уже приглашал ее перейти к другому столу, возле камина, официанты подобрались и забегали, как дрессированные собаки, услышавшие свисток на ультразвуковых частотах, недоступных человеческому уху.
Было совершенно ясно, что он смотрится в зеркало часто и что если у него и возникают какие-либо сомнения по поводу собственного существования, то сомнения эти остаются между ним и зеркалом, а к остальному человечеству он уже поворачивает лицо, безусловно и окончательно существующее. Лицо это было не обременено такими мелочами, как выражение, и не тратило лишней энергии на ненужную мимику. Это было даже не лицо, а, как теперь стали выражаться, бренд. Было, например, совершенно ясно, что лицо это часто показывают по телевизору, что оно знакомо сотням тысяч, если не миллионам, людей. Оно было даже не совсем человеческого, скорее электронного цвета. И хотя ей было известно, что слово это – бренд – означает на английском языке еще и клеймо, которым метят скот или которым бог шельму метит, но она сразу же поняла, что ни скотом, ни шельмой племянник Егорушка не стал.
Стал он, видимо, сверхчеловеком. Таня совершенно не следила за текущими событиями, потому что эти события вызывали у нее ощущение вроде зубной боли. Поэтому она никогда не видела племянника ни по телевизору, ни на фотографиях, да и не догадалась, не узнала бы вне контекста. Фамилию он, скорее всего, изменил.
С ним должна была быть свита, но никаких телохранителей не было заметно, кроме девушки, упоминавшейся им по телефону подружки. На две головы выше всех в ресторане, включая и племянника, она шла, загребая ногами, как это делают модели, притом на очень высоких каблуках. Вряд ли она носила бы такие каблуки, если бы он возражал. Значит, ее рост принадлежал Егорушке, как и другие символы статуса: невидимая свита, неброские платиновые часы, скромный костюм от лондонского портного. У подружки была нежная, денежная, светящаяся кожа и сияющие шелковые волосы. Таня почувствовала и остро осознала каждый из своих физических недостатков, включая даже такие, о которых никто не знал и никто никогда их не видел. Да что говорить, она вся была один сплошной физический недостаток. Считать, что они обе – женщины и тем самым в чем-то схожи, было бы неуместной и оскорбительной шуткой.
При виде Тани лицо племянника совершенно преобразилось. Такая искренняя, обаятельная, радостная улыбка расцвела на его лице, так замечательно тепло он сказал:
– Тетя Таня! Как же ты великолепно выглядишь! – что она почти поверила, невозможно было Егорушке не верить. Хотелось кричать,
