Потомъ былъ подъемъ посл войны, когда онъ бросилъ службу, а тутъ болзнь, смерть матери и невольное сближеніе съ Алиной и еще худшее пониженіе въ этой Капу утонченности, въ которой онъ жилъ всю ныншнюю зиму. Сначала сочувствовали его горю, ему даже приписывали гораздо больше горя, чмъ онъ испытывалъ, и соболзновали ему, и ему нельзя было не быть признательнымъ за это соболзнованіе. Но кончилось все тмъ, что онъ, самъ не зная какъ, дошелъ до того положенія, въ которомъ онъ чувствовалъ себя уже чмъ то связаннымъ съ семействомъ Кармалиныхъ и уже вполн готовымъ на самую ту великосвтскую, роскошную, пошлую жизнь, которую онъ такъ осуждалъ и отъ которой надялся всегда быть далеко.
щенія и не сдлалъ бы предложенія, вс сказали бы и заинтересованные почувствовали бы, что онъ поступилъ нехорошо.
114
ется, его заманивали, но все это длалось такъ тонко, умренно, благородно, самъ онъ такъ мало былъ способенъ думать, что заманиваютъ, что онъ, разумется, не думалъ этого. Вспоминая объ этомъ, онъ вспомнилъ и то, что его просили прямо изъ суда придти къ нимъ и у нихъ обдать.
115
чая его. Письмо было толстое, срое, поддлка подъ грязную бумагу, но пахло какимъ то апопонаксомъ. <«Какова степень паденія, что я знаю, что есть на свт апопонаксъ».>
116
, какъ бумага была срая:
117
118
жихъ папиросъ и, выйдя на улицу, взялъ перваго хорошаго извощика и похалъ на Поварскую. Действительно, <Ивины> Кармалины были еще
119
120
121
дная родственница,
122
123
124
грибковъ еще, – подозвалъ онъ обносившаго грибы къ жаркому.
125