ответа: самому давно не терпится узнать, откуда он все-таки. И куда.
– Не волнуйтесь, – вместо ответа просит Пашка. – Речь сейчас не о вас…
– А я и не волнуюсь. Чего мне волноваться? – Старушка нагибается за микрофонной стойкой, медленно, с усилием выпрямляется – крестовина стойки задрана вверх, – похожая в этом движении на солиста рок-группы, который, склонившись над монитором, нашептывает о безответной любви к родине. Встает, опираясь на стойку, как на клюку, обеими руками, шаткой опорой компенсируя профессиональную сутулость. Заканчивает убежденно: – Не, мне волноваться нечего…
– Вот и отлично. Так давно вы здесь работаете?
– Давно. Десятый год. Нет, постойте-ка! Одиннадцатый…
– И вчера работали?
Старушка задумывается, качает головой.
– Не, вчера кто работал? Никто не работал. Выходной.
– Ах, да. Скажите, а вы случайно не видели здесь…
Не дослушивает.
– Да что я вижу? Я человек маленький, дальше швабры ничего не вижу. Окурки вижу, бутылки вот пустые – вижу, полы истоптанные… А!.. – Старушку осенило. – Вы, наверное, потеряли что-то? Не пакет такой – желтый, с ручками? Так я его гардеробщице сдала, даже не поглядела, что там. Я ей все сдаю, если чего найду…
– Нет, пакет нас не интересует, – мягко останавливает Пашка. – Нас интересуют люди, которые собираются в этом зале по воскресеньям. Сектанты.
– Сектанты? – Бабушка недоуменно моргает. – А!.. Это которые из секции?
– Из секты, – поправляет Пашка.
– Ну да, я и говорю, из секции. Из кружка, значит. Не, кружки все давно позакрывали. Это раньше, лет десять назад – были… И кройки и шитья, и аккордеона, и юный электрик, и танцевальный… А в подвале был еще стрелковый.
– Достаточно!
– Иной раз по три совка пулек… за ними… выметала… – не сразу останавливается старушка. Смотрит на Пашку с наивным ожиданием во взгляде.
Странно все-таки она себя ведет. Неестественно. Такое ощущение, что во время оно старушка служила партизанкой.
Не то чтобы она увиливала от ответа, напротив, отвечала охотно, даже чересчур, да все не о том. Как будто, опасаясь чего-то, сознательно уводила разговор в сторону.
– Забудьте, пожалуйста, о кружках и секциях! – просьба Пашки больше смахивает на приказ. – В данный момент нас интересует один человек. – Оборачивается к нам с Маришкой. – Еще раз, как он выглядел?
Следуют сбивчивые описания, в которых больше эмоций, чем полезных подробностей.
– Толстый, добрый, лицо как с иконы? – задумчиво повторяет старушка. Изображает сожаление. – Не, такого бы я не забыла.
– Значит, не видели? – из последних сил сдерживая нетерпение, резюмирует Пашка. Правая ладонь на левом запястье – закрывает часы, чтобы не расстраиваться. Тело напоминает перекрученную часовую пружину. Готовность к старту номер один.
