невероятной живучестью – вода лилась через все четыре края сруба, да так, что сам сруб было не рассмотреть, а только два столба, на которых крепилась крыша и поперечное бревно.
Дракон сделал над ним два круга, не решаясь опуститься вниз, на мгновение потеряв равновесие, поднялся и полетел дальше, огласив окрестности могучим горестным ревом.
Ее Величество приникла к окулярам.
С какой стати Престолонаследник спасал колодец, если он поддерживал повстанцев?
Еще через пару часов достигли Мутных Топей – самого знатного болота, отданного во владение тетке Кикиморе за заслуги перед троном и отечеством. Остальные многие Кикиморы приходились Ее Величеству какими-то родственницами, но дальними, пятая вода на киселе – и у каждой имелось по нескольку своих претендентов на престол. После теткиной пропажи они носа не казали и не зазывали в гости, будто не ведали о ее надобности в них.
И тут уж пришла очередь застыть в недоумении Ее Величеству, тупо рассматривающей округу, и теперь ужаснулась она, издав душераздирающий вопль…
Болото куда-то делось, стало непохоже само на себя. Раньше его питали с обеих сторон две реки, теперь же одна река несла свои воды к морю-океану, пересекая болото, которому раньше не было конца и края…
Здесь Ее Величество остановилась, прошлась по берегу, с отчаянием вглядываясь в проталины. Изменившийся ландшафт ее не столько удивил, сколько напугал. Кажется, она не отдавала приказ осушить мутную Топь…
Дальше летели, низко, на малой скорости…
Вот и лес, в котором проживала Матушка, летая от деревни к избушке в ступе, помахивая помелом… Быстро летел дракон, быстро снизился кругами.
И снова оторопь по всему телу.
Взирали молча, разинув рты. Ее Величеству сделалось дурно. Отвисшие челюсти дракона закрылись не скоро, изрыгая пламя…
Кругом зима была, а там, где жила Матушка – лето! Зеленым пятном, на многие километры, стелилась земля от опушки леса вдоль берега реки, благоухая и утопая в цветении, захватывая новые земли, распространяясь вглубь и вширь. От земли поднимался точно такой же огонь, как от поленьев, которые Матушка держала в избе-бане. Сначала его почувствовали драконы, а потом и она. Самих изб нигде не было видно, на лугу остался лишь еще один колодец, ядовитый для нее и для дракона, да ось, изъеденная ржавчиной так, что от взмаха крыла рассыпалась окалинами.
Не понятно, почему Матушка называла воду из колодца «живой» – мертвая.
– Лети туда! – Приказала она дракону, который опустился на снегу, недалеко от границы прогретой земли.
– Не могу, Ваше Величество, земля здесь убойно пахнет и жжет. До дому вы уж как-то сами. Если несколько минуточек на ней проведу, сделаюсь вот таким махоньким! – он очертил лапой на снегу небольшой кружок. – Мне надо охрану несть!
– Какая охрана, несешь невесть что! – разозлилась Ее величество. –
