взял – ключ сдал». И надеяться, что он, в свете последних требований по борьбе с терроризмом, добровольно выдаст ключи от чердака, – это большая наивность. От которой мы давно уже избавились.
Остается простая военная хитрость. На грани кражи. Впрочем, если что-то взял без спроса и вернул (тоже без спроса) – это уже не кража. Так в Уголовном кодексе написано. И наказание за это не воспоследует. Если, конечно, ты этим чем-то не успел что-то натворить.
Короче говоря, я сбежал в подвал и постучался в дверь каморки. За дверью слышались грустные звуки флейты. Блин-картошка, учитель по труду, мечтал быть учителем пения. Но для этого ему не хватало специального образования. И потому мелодии из его флейты выходили робкие и печальные.
Сейчас он тоже готовился к выступлению на торжествах во имя Дня нашей школы.
– Можно, Иван Кузьмич? – спросил я, входя в каморку.
Блин-картошка отнял от губ флейту, положил ее на верстак.
– Знаешь, Дим, что я сейчас играл? – задушевно спросил он.
– Наверное, полонез. Который Огиньски. – Угадать было нетрудно. Ничего другого Блин-картошка играть не умел.
– Ты молодец, глубоко изучил мировую музыкальную культуру, – похвалил меня флейтист с трудовым уклоном.
– И вы тоже, – похвалил я его. Кукушка с петухом. – Иван Кузьмич, меня Анна Петровна прислала за ключом.
– Сними, распишись, – он снова приложил флейту к губам. – Не потеряй, блин-картошка. А то ухи оторву.
– Что вы, Иван Кузьмич!
– Да, ты мальчик аккуратный. Давай я тебе сыграю. Твой любимый полонез.
– В другой раз, Иван Кузьмич, – одной рукой я снял с гвоздика ключ от кабинета физики, а другой – от чердака. – Анна Петровна ждет.
Я расписался в тетради и выскочил за дверь. Успев краем глаза заметить, что из двери, за которой занимались наши химики-подпольщики, тянется струйкой вонючий дымок. Уж если кто и взорвет нашу школу, так это они – алхимики!
Перед последним уроком мы с Алешкой пробрались на чердак. Включили свет.
Здесь было здорово. Пыльно, все завалено старым школьным имуществом. Со следами деятельности наших предшественников. Три дырявых глобуса – будто ими в футбол играли, старые учебники, макет доменной печи в разрезе, доска из линолеума, на которой сохранилась историческая надпись мелом: «Ирка – дура!» Бродя меж этих остатков, мы вдруг шарахнулись, наткнувшись на останки – в углу стоял почти полный скелет со школьной форменной фуражкой на голом черепе. Такие фуражки носили наши отцы и деды.
– Пригодится, – сказал Алешка про скелет и шмыгнул в сторону: – А вот и он! Так я и знал!
В дальнем углу стоял, прислонившись к стене, еще один стенд. Но далеко не «Наша гордость». Совсем наоборот. Стенд назывался «Им стыдно!».
Под таким убийственным заголовком располагались еще три: «Прогульщики», «Двоечники», «Хулиганы». И под каждой надписью – колонка соответствующих фотографий
