пополам, нырнула под притолоку. Финголфинрод весь скрючился и сжался, вытворив нечто среднее между акробатическим трюком и шедевром оригами. Стулья в Крапивкиной комнате были для них слишком малы, так что они уселись прямо на коврике. У Финголфинрода торчали в стороны коленки и локти, а Кейтлин оперлась на руку и сжала ноги, аккуратно расправив отсутствующую юбку – ту, которую носила в давние времена.
Когда они пили чай и ели печенье, Крапивка сказала:
– Фин-фин, ты вернулся, как и обещал. Какой счастливый день! – Она улыбалась улыбкой светлой, как мед в солнечном луче. – Взгляните-ка только на нас – счастливый конец, как в книжках. У тебя было такое печальное детство. – (Кейтлин против воли покачала головой.) – Я, бывало, грозилась, что украду тебя и мы будем жить, как безродные феи, в дупле дуба в самой чаще, питаться росой и желудями, и вот – почти так оно и вышло.
– Не припомню, чтобы ты грозилась меня украсть, – сказала Кейтлин.
– Не тебя, Кэтифушка. Ты была таким счастливым ребенком! Нет, я говорю о маленьком бедном Фин-фине. Ему было так ужасно, ужасно одиноко.
Раньше Кейтлин никогда не приходило в голову, что в детстве единокровному брату приходилось хуже, чем ей. У нее появилось такое чувство, будто у нее в очередной раз что-то отобрали и отдали ему. Вспомнилось, как Финголфинрод раз за разом (ей всегда казалось, что из-за излишней бодрости духа) сбегал из дома. Однажды он сделал это босиком.
– Зачем? – спросила у него потом Кейтлин.
– Как зачем? Чтоб башмаки на меня не донесли.
Кейтлин заметила, что это бессмысленная уловка, ведь каждый камень и каждое дерево в поместье были зачарованы так, чтобы докладывать преследователям, куда он направился. Тогда Финголфинрод выхватил куклу, с которой она играла, и зашвырнул в пруд с лягушками. Вода повредила мисс Ти́хони, и та потом всю ночь рыдала и не унималась, сколько бы Кейтлин ее ни обнимала и ни баюкала. В конце концов пришлось похоронить куклу в набитом старыми одежками сундуке в одном из чердачных чуланов, там она и плакала неслышно, пока не истаяли лежавшие на ней чары.
Они втроем болтали и болтали о разных пустяках, пока наконец из-за радостных переживаний у Крапивки не разболелась голова и она не удалилась в темную комнату, чтобы «полежать чуток с влажной тряпочкой на лице» – так она всегда говорила, когда чувствовала потребность в приличествующем даме стаканчике опиумной настойки.
На этом день и завершился.
По дороге к своим покоям Кейтлин удивленно спросила:
– Как такое может быть?
Когда исчезла няня, отец объявил, что она вышла на пенсию и уехала куда-то на ферму в захолустье, но адрес той фермы Кейтлин так и не удалось выведать.
– Неужели Крапивка действительно все эти годы прожила тут, на чердаке?
– Да, – ответил Финголфинрод. – Вдовствующая Дама наложила на нее гейс, запрещающий покидать эту комнату, а на коридор навела чары, чтобы мы с тобой его не нашли. Она, конечно,
