стран. Когда-то он мне о них рассказывал: солнце востока, отец всех народов Мао, вьетнамские марки, кубинские, ливийские, австрийская марка эпохи империи (он осторожно поправлял их пинцетиком), колониальные марки, марки правительства, бывшего у власти всего два месяца…
На столе – скромно – томик Станиславского.
Множество пластинок на полках.
Теперь Андрюша рылся в шкафу. Я рассматривала его вещи. Обожаю разглядывать мужские вещи: хлопковые майки, сорочки, галстуки, запонки. Он не без удовольствия демонстрировал мне свои сокровища.
Среди пластинок я нашла довоенные записи польского уличного оркестра и вернулась в гостиную к кошке.
Не успели мы прослушать и нескольких песен, как зашел Ольховский.
– Давай теперь с твоим рюкзаком разберемся.
Он отстегнул одеяло. Расположились на полу в прихожей.
– Так, – он начал свою речь, сделав серьезное лицо, большим и указательным пальцем провел по углам рта, отчего обозначились все морщины и складки его бассетовского лица. – Опыт хождения по трассе имеется?
– Ну…
– Ясно, – он вздернул брови. – Что ж, посмотрим, что у тебя там… Энди придет – еще раз все перетрясет, так что все будет хорошо. Миска, кружка есть?
– Есть.
– Зубная паста, щетка?
Я кивнула.
Он стал выбрасывать мои вещи. Первым полетел сверток с орехами и фруктовые пастилки.
– Это мы не берем!
Он откладывал все в сторону, на пол.
Плоская коньячная бутылка была вместо фляжки, на энтомологической практике я таскала в ней воду.
– Что это? Нельзя брать с собой бутылки. Бутылки – это такое дело, они разбиваются…
Он так вздохнул, как будто говорил о погибшей любви.
– Фляжку ты с собой не взяла, я так понимаю.
К фляжкам у меня с детства недоверие. Мне всегда казалось, что жидкости в солдатских флягах приобретают какой-то нездоровый привкус, возможно, это из-за разнообразных алкогольных пристрастий владельцев этих фляжек. Объяснять это Андрюше не имело смысла. Как не имело смысла рассказывать, из скольких солдатских фляжек мне выпало пить. Я прекрасно знала, что Зигмунд Фрейд являлся для Андрюши непререкаемым авторитетом, сама же предпочитала в некоторых вопросах придерживаться взглядов Адольфа Адлера, особенно в том, что сексуальное влечение – не есть исходная мотивационная тенденция. Поэтому просто промолчала.
– А это что? Это ты вместо кружки?
Он вынул мою чашку молочного цвета, поставил ее на ковер, встал и молча ушел на кухню. Через минуту он вышел, держа в руках металлическую кружку, покрытую белой эмалью, с какими-то нарисованными травинками и сыренькими полевыми цветочками.
– Кружка нужна для того, чтобы можно было вскипятить воду на костре, ты же не думаешь, что за тобой будут возить полевую кухню? Или, может быть, ты не
