мягкую игрушку, порванную жестоким ребёнком, чем кого-то хоть сколько-нибудь опасного. Я же и был тем жестким ребёнком, что порвал… убил… Кого же я убил?
– Я позову отца. Жди здесь! – отрывисто попросил… приказал Дементий, который после моего рассказа казался старше своих лет.
Вот и нет его, пошёл за отцом. Может удрать? Некуда бежать!
Раздались тяжелые шаги старосты Лаврентия Павловича, который со всё более хмурым видом выслушивал мои теперь уже довольно-таки гладкие объяснения. Лишь пару раз ставя меня в тупик острыми вопросами, когда я слишком уж начинал слишком себя выгораживать, обвиняя чересчур смышлёного грызуна в шпионаже и подрывной деятельности. Только вот это не фантастическая книжка про смелых разведчиков Солнечной Системы и коварных диверсантов из Лиги Чёрных Миров – это реальность, где забавный грызун зарился лишь на ягоды с бесхозного куста на краю нейтрального перелеска. Тогда я уже понимал, кого убил и всё же вздрогнул после тяжёлых слов обвинения.
– Ты убил не зверя, даже не чересчур смышлёного зверька, а разумное создание из числа малых ферал, – устало произнёс прежде всегда такой подтянутый, моложавый староста. Впервые я заметил седину на его висках в ту ночь. Вполне возможно, тогда она и появилась впервые в густых волосах Лаврентия Павловича.
– Как же вы меня за это накажите? – наконец-то, задал я мучительно волновавший меня тогда вопрос. Мне вспомнилась, как староста лично высек розгами хулигана Глуздо за то, что насыпал соли под хвост жеребёнку. Не доверил отцу сечь, больно уж тот жалостливый. Да и мелкую воровку, завзятую лгунью Цириллу запирали на три дня в погреб по его приказу.
– Никак, – ответил Лаврентий Павлович хмуро и прежде, чем я начал тешить себя пустой надеждой, добавил. – Ферал ты убил, ферал тебя и судить. За мною давай, шагай…
Подсудимый
– Как не страшен был путь к дому старосты, путь прочь от него сначала в лес, а затем и в залесье оказался ещё страшнее. К дому старосты вела меня последняя надежда, но теперь сам Лаврентий Павлович вёл меня за суд звериный. «Съедят, съедят, казнят и съедят тут же!» – билось у меня в голове. Однако я даже не думал о бегстве. Послушно шёл на заклание, смирившись… нет не смирившись. Сам не могу описать свои тогдашние чувства.
Вошли в граничный лес мы ещё ночью, а вышли в тот предрассветный час, когда темнее всего. И тут староста завыл, зарычал, заурчал и на его зов явились в ночи горящие глаза!
Странно, казалось бы, я должен был напугаться до беспамятства, но нет. Наверное потому, что в глазах хищника отсутствовали чёрная ненависть и леденящее душу равнодушие. Однако присутствовала ярость. Впрочем, по-началу, ярость была направлена не на меня. Под звериными глазами разверзлась звериная же пасть, клыки блеснули, но вместо звериного рёва услышал я вполне себе членораздельный и понятный вопрос: Вожак человеческий, зачем зовёшь в час неурочный?
Пока, я стоял дурак дураком застыв, как столб, от изумления.
