сразу после похорон забрала.
– Зачем? И – разве так можно?
– Зачем – не скажу, не ведаю. На память, должно быть. А можно ли… Костюмы-то у него ведь собственные были. Не наши то есть.
– Глеб Измайлович! – в дверь кабинета всунулась лохматая голова.
– Занят я, видишь?
– Да ладно, я быстро.
Худрук бросил быстрый взгляд на Арину – она повела плечом и слегка развела ладони, мол, дела есть дела. Да и ей самой полезно поглядеть на еще одного театрального персонажа. Оно, конечно, и не нужно: и кладбищенский скандал, и даже самоубийство костюмерши – это, в сущности, пустяки, ничего серьезного. Если, конечно, эти два эпизода не связаны. Но пока на такую связь ничто не указывает. Даже показания девушки-соседки: мало ли зачем молодой актер посещал Нину Игоревну. Но – информация лишней не бывает. Лучше пусть не пригодится, чем ускользнет что-то дельное.
Незваный гость был молод, не старше тридцати, и довольно симпатичен. Правда, линялый комбинезон с торчащими из карманов инструментами, проводами, шнурками и вовсе уж непонятными предметами был парню изрядно велик, а футболка под ним нуждалась в стирке, но вряд ли он грязнуля. Скорее рабочий сцены, понятно, почему такой замызганный. Вот после работы вымоется, переоденется, будет очень даже ничего.
– Заходи уже, чего ты через порог, – вздохнул Молоточкин. – Опять правая кулиса? Сколько…
Парень замотал головой, взметнув русые, чуть рыжеватые лохмы:
– Не, там я все наладил, само летает, – он поддернул свалившуюся с плеча лямку комбинезона.
– Что тогда? Не тяни кота за хвост.
Посетитель замялся, глядя куда-то в угол.
– Я… это… я про Гусева.
– Что – про Гусева?
– Ну он же один Берестова играет? Без дублера.
– И что?
– А сам вечно на съемках каких-то.
– Если у него хватает сил и времени совмещать, какие проблемы?
– Да вот застрянет где-нибудь, придется спектакль отменять.
– Пока никаких накладок не было.
– А если? – парень постепенно оживился, перестал горбиться, в глазах загорелся огонек.
– Ты это вообще к чему?
– Ну… я… это… я мог бы… подготовить… а после по очереди… я же могу, вы же знаете!
– Клюев! Ты единственный раз в жизни подменял заболевшего…
– Запившего! – возопил рекомый Клюев.
– Заболевшего, Коля! Редькин тогда с гнойным аппендицитом в больницу угодил…
– Да ой! – симпатичное лицо искривилось брезгливой гримасой. – Сунул кому-то из врачей, они ему и написали аппендицит. Да ладно, пусть. Но Михал Михалыч же меня на сцену выпустил? И я ничего не испортил, даже наоборот, хвалили.
Худрук вздохнул устало, как Сизиф, в очередной раз упустивший камень возле самой вершины и понимающий, что и завтра, и послезавтра,
