в этот клуб, я осмотрелся сперва наперво. Это был большой древесный каркас, одетый на бетонные стены подвального помещения. Таким, по замыслу архитектора-художника, должен был выглядеть утопический литературный клуб. Мои рассуждения основывались во-снов оном на том, чему преподавали в поздней академии. Из литературы там было немного, но книги я любил. Очень по-своему я читал произведения известных авторов своего и предыдущего времени, то есть как минимум имеется ввиду не более двух ста лет. Я читал некоторые поэтические брошюры, которые раздавали на улице во время разных революционных действий наших политиков, а даже иногда и самого Брата, говоря скромно. Меня чем-то цепляли эти тексты, но я не понимал, имеют ли они поэтическое, или скорее политическое свойство бытия…
Наш начальник, трудоустраивающий так скажем в этом месте, предоставлял все необходимое для того, чтобы писать и декламировать. Под последнем он имел ввиду и так же, имел в наличии, те самые успокаивающие и анальгезирующее средства для горла и мозга, чтобы те, кто тут работают могли работать как можно дольше. Вполне нормальная практика для современных предприятий. Поэтому и отсюда возник таков вопрос, что зачем ли нам эти вещи, раз уж мы занимаемся политическими делами, что ли. ДА. Тут было место политике, больше чем просто искусство. Меня это заинтересовало. Ведь я занимал, по-своему, очень далеко, но почти политический пост в своей жизни. Контроль, в нашем правительстве было все. И тут, возможно, даже сама поэзия и искусство поступились бы.
Я начал было вспоминать уроки своей учительницы по искусству речи, те, что мы проходили в восьмилетнем возрасте. Я был очень хорошего мнения о ней, ведь она и стала той самой женщиной, которой я часто писал письма там, позже в уже в институте прикладной искусственной инженерии. Она меня научила правильно держать речь так, чтобы перед сверстниками я выглядел неплохо. После важного урока, как я и она тогда понимали, она подошла ко мне поближе и погладила по плечу. Она мне напоминала мать, где-то по-своему, ведь меня мои приемные оставили в возрасте 4-х лет, по законодательству того времени. С тех пор, я начал вспоминать все и все что связано с этой женщиной больше и больше, пока не увидел и понял в ней просто хорошего учителя жизни. Мне это было важно.
Я стоял перед книгой, которая праздно лежала на столе. Это, кажется, был Джордж Оруэлл, 1984. Мне эта книга приглянулась сразу. Не вижу повода. Правда, зачем им это читать, если это входит практически в любую образовательную программу младших и старших классов. Я это помню по своему образованию в школе, где мы учились читать. В этом году нам принесли именно эту книгу, и навыки чтения мы так же оттачивали восемь лет спустя. Мне это было символично видеть, ведь атмосфера этого помещения меня несколько заинтриговала. Что-то в ней было от того настоящего духа письма, о чем декламировали на экран и улицах нашего Лондона. Говорили так: “Лондон – культурная столица просвещения”. Мне это было в радость знать, что наше место не так далеко,
