закатит?
Кармашкин вновь обнялся с гитарой. От обиды, что все так плохо, настроение становилось таким подавленным, что даже играть не хотелось. А это уже было дурным знаком.
– Мне идти пора! – Воронова спрыгнула с подоконника и, ни с кем не прощаясь, побежала к выходу.
Стриж проводил ее мрачным взглядом.
– Любовь прошла, завяли помидоры, – прокомментировал Ксюхин уход Вовка.
– Не лезь не в свое дело! – резко повернулся к нему Илюха. – Все, работаем, а то повыгоняю всех и новых музыкантов наберу! У меня очередь на ваши места. А вы халтурите!
– Чего ты шумишь? – насупился Костик, он не любил, когда на него кричали. – Сам в нотах путаешься и зеваешь через такт. Спать надо по ночам, а не по улицам шастать!
«Спать надо по ночам…»
Генка посмотрел на своего руководителя. Илюха выглядел неважно, под глазами залегли темные круги, лицо сонное, одежда измята, словно Стриж прямо в ней и спал.
– А не нравится, так катись отсюда! – надрывался Илюха. – Беги за своей ненаглядной Вороновой. Может, еще догонишь.
– Это ты беги, пока ее кое-кто не увел, – фыркнул Янский, выразительно глядя в окно.
Все сгрудились на подоконнике, пытаясь рассмотреть, что происходит на улице. А происходила там занимательнейшая сцена. Ксю стояла рядом с Арти Клюквиным из десятого класса, смотрела ему в лицо и широко улыбалась.
Илюха висел на Генке и так тяжело дышал, что Кармашкин испугался за его здоровье. Выражение лица у Стрижа было мрачным.
– Вот черт! – прошептал он, отходя в сторону. Смотреть на то, как Ксю мило беседует с долговязым Арти, было невыносимо.
– «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей», – как всегда не в кассу процитировал классика Майсурадзе.
– Иди к черту! – огрызнулся Илюха.
На это веселый Вовка лишь расхохотался.
Генка завороженно смотрел, как Илюха задумчиво сидит около своего инструмента, поглаживает подбородок, и в душе у него рождались нехорошие предчувствия.
– А на фиг Вороновой журнал? – медленно спросил Кармашкин. Ему казалось, еще чуть-чуть, и он все поймет. Но как раз этого-то «чуть-чуть» ему и не хватало.
– Да у нее что-то там с литературой, – пробормотал Илюха, не отрываясь от своего занятия, – он сворачивал провод у синтезатора. – Она глупостей наговорила русичке, и та ей пару влепила.
– А почему нельзя было исправить на месте, в учительской? – хитро прищурился Генка – он видел в кино, что следователи часто так делали. – Журнал-то зачем было уносить?
– Чего ты заладил – журнал, журнал? – раздраженно бросил Стриж. – Тебе-то зачем он понадобился, что ты за ним ночью в школу поперся?
– Вот-вот, делать тебе нечего, – поддакнул Майсурадзе, роняя один из своих тамтамов. – Мне бы эту школу ни днем, ни утром не видеть, а вы в нее еще ночью намылились ходить.
– С чего ты взял,
