с пушистой головой и назвал его:
– Ихтиолог Рыбкин, доктор наук.
– Ихтиандр Рыбкин, – шепнул мне Алешка.
– А вот ихтиологом, – сказал папа, – я никогда не хотел стать. Я всегда любил рыбу не в море, а на столе.
– Боцман Шмага, – продолжил капитан.
Боцман шмыгнул носом и вытянулся во весь свой длинный рост.
– Где-то я вас видел, – сказал папа.
– По телевизору, наверное, – подсказал веселый матрос. – В программе «Здоровье». У Шмаги – вечный насморк. Мы его поэтому Шмыгой зовем.
Шмага засмущался и опять шмыгнул носом – будто волна в борт плеснула. А веселый матрос шепнул Алешке:
– Он у нас еще и глухой.
– Но он хоть видит? – сочувственно спросил Алешка.
– Еще как! Любой непорядок на палубе сразу заметит.
Все это знакомство длилось так долго, что мы даже проголодались. А капитану этого было мало, и он стал рассказывать о своем замечательном судне и водить нас за собой по всяким помещениям.
– Это каюты, это кубрик матросский, это машинное отделение, это траловое устройство, это драга, это капитанский мостик. Здесь радиорубка…
Капитан Флинт не зря гордился своим судном. Тут было много всяких технических чудес, но нам больше всего понравилась камера наблюдений, или темная комната, как ее все называли. Она находилась в глубине носового трюма. Каморка такая. У которой в пол было вделано толстое, ничем не пробиваемое стекло – вроде экрана большого телевизора. Она предназначалась для наблюдений за морским дном. Когда наблюдения не велись, экран закрывался металлической шторкой. Алешка как дитя олигарха тут же потребовал эту шторку убрать.
Капитан нажал кнопку на пульте, шторка уползла в сторону и где-то исчезла. Погас свет, и перед нами засветилось окно в океан.
Здесь было не очень глубоко, и дно под «Афалиной» просматривалось со всеми подробностями. И эти подробности нас не очень обрадовали. На песчаном дне, среди редких кучковатых водорослей, валялись: колесо от самосвала, чей-то оборвавшийся якорь, дырявая стальная бочка, много всякой драной обуви и прочий хлам. Среди него сновали мелкие рыбки, пробежал бочком маленький краб; скользили по песку солнечные зайчики. Ну прямо загаженный газон, в котором копошатся воробьи и вороны.
Капитан поспешил включить свет и «задернуть» шторку. Будто ему было стыдно за это безобразие.
Экскурсия продолжилась. Капитан показывал нам теперь всякие научные механизмы на палубе. «Это – то, а это – это».
– А почему вы ваш кораблик дельфиньей кликухой назвали? – небрежно спросил Алешка.
– Вопрос не ко мне. Игорь Владимирович, – попросил капитан начальника экспедиции Штокмана, – объясните юному коллеге этот факт.
– А можно? – спросил Штокман и погладил свою жидкую бородку.
Капитан молча кивнул, Штокман поправил очки.
– Это судно, юный коллега, предназначалось для боевых и разведывательных действий. И называлось
