с фонтанами-беседками, с садом – по саду тому павлины гуляли, пальмы в кадках росли, статуи греческие стояли… На статуи те отец Симеон, новгородский владыко архиепископ, не раз с укоризною во взоре косился, главою качал – мол, срамные; правда, зная упрямый да своенравный характер княгини, убрать просить не решался. И правильно делал! Как это – убрать? Этакую-то красоту? Вот – Афина, вот – Аполлон, ах, какой миленький… а вот Диана-охотница – младая дева, формами изящными напоминавшая Елене саму себя. Вот он – эталон красоты, на княгиню схожий! Ни арбузных грудей, ни дородства, ни жира – всего того, что на Руси да в Орде до последнего времени за истинную красоту почиталося. Ныне-то уж не так, и сама Елена – стройная, с небольшой упругой грудью, к тому немало сил приложила, и ордынская ханша великая Айгиль – тоже стройняшка младая, юная даже, волею князя Егора на престол Сарая посаженная. Орда – верный вассал ныне. Пока у власти Айгиль. Княжьей поддержкою правит – многие татары не потерпели б на троне бабу!
Золотисто-оранжевое, клонившееся к закату солнце освещало верхушки росших у частокола кленов и лип, отражалось в стеклянных окнах палат и вознесенной над хоромами часовенки, сверкало в крытом золотыми пластинками куполе, тянуло через весь двор длинные тени деревьев, амбаров, изб.
Княжеские хоромы на Прусской были выстроены на совесть, сочетая в себе, казалось бы, совершенно различные, никак не связанные между собою черты – русские, рубленные в обло и лапу терема, ордынский, по-восточному изысканный сад, европейские – из красного кирпича – палаты, точно такие же, как в Милане или Аугсбурге. Тут же, на княжьем дворе, располагалась и типография, и бумажная мельница, колеса которой вертела отведенная из Волхова вода, уходившая бурным ручьем в загородное болото. Рядом с мельницей виднелись арки византийской бани с бассейном и прочими излишествами, тут же стояла банька обычная, русская, топившаяся по-черному, но вполне просторная, с крытой от дождя галереей.
Сразу за частоколом виднелась каменная церковь Святого Михаила, а за воротною – с пушками и неусыпной стражею – башней высились купола Вознесенского храма, недавно перестроенного местными, «прусскими» боярами, по своему влиянию и богатству, пожалуй, первыми в Новгороде людьми, обширные и ухоженные усадьбы которых тянулись вдоль всей Прусской улицы, от окружавшего Детинец рва до Проезжих ворот в неприступной крепостной стене, сложенной из белого камня.
– Ах, как на улице-то хорошо, матушка! – войдя, поклонилась Акулина-портниха – пухленькая хохотушка примерно одного возраста с великой княгиней. – Так уж воздух хорош, после грозы, после дождичка-то! Пыль всю прибило, свежесть – красота. А сирень, сирень-то как цветет, госпожа моя! Ой! Что покажу-то!
Усевшись на лавку, Акулина проворно развернула принесенный с собою бумажный свиток с цветными картинками в золоченых рамках и убористым печатным текстом, похвасталась:
– Дом Гаэтано Сфорцеско из Милана, третьего дня купцы фряжские привезли!
– Третьего дня! – ахнула Елена. – Чего ж ты молчала-то, а?
– Да
