в воздухе прозрачном и густомвисят пылинки и конфетный запах.
Входная дверь простуженно скрипит.
Мои шаги неверны и неловки.
А что-то очень жуткое на вид
под покрывалом прячется в кладовке.
И что-то стонет там, на чердаке,
как будто черти вышибли окошки,
и домовой в бумажном колпаке
порезал о стекло босые ножки.
Вздохнёт рояль, тяжёлый и больной,
сыграть захочет Баха или Листа,
но чья-то тень со сгорбленной спиной
в углу за печкой кашляет и злится.
Утешится, уснёт печальный гном —
на пухлых щёчках розовые пятна.
И только осень плачет под окном.
А кто её обидел – непонятно…
Этюд с водопроводной трубой
Скрипела рама. Ветер выл.
Озябший дождь чечётку бил.
Водопроводная труба уже взяла четыре ноты.
Кряхтел и охал старый клён,
летели листья на балкон,
и заползала в скучный дом тоска осенней непогоды.
Щенок устал и спал в углу.
Валялась обувь на полу.
На кухне капала вода. На тумбочке стояли розы.
Журчало с потемневших крыш.
В стенном шкафу шуршала мышь,
а кот за этим наблюдал, удобной не меняя позы.
За стенкой мучили баян,
в три горла пели про туман.
Фальшивым дискантом вдали перекликались электрички.
Дождь перестал часам к пяти.
Но было некуда идти.
И лишь будильник на столе бежал куда-то по привычке.
«Ранние сумерки, признаки осени…»
Ранние сумерки, признаки осени.
Призраки прошлого в лиственном шорохе.
Будто сорвали и под ноги бросили
клочья афиш. И рекламные сполохи
гаснут в каких-то иных измерениях.
Там по-кошачьи урчит непогода.
Там каждый вечер – канун воскресения.
И дня рожденья. И Нового года.
Память – печали осенней наперсница.
В тёмной аллее рассыпано золото.
Робкий фонарь неуверенно светится.
Жухнет трава в ожидании холода.
Зябнут на окнах помытые кактусы.
Месяц – фасолька. А звёзды – горошины.
Свет ночника фиолетово-сказочный.
И леденцы под подушку положены.
«Шлагбаум. Ржавая чугунка…»
Шлагбаум. Ржавая чугунка.
Рассеянный осенний сплин.
Попутчик, долговязый юнга,
свистит про остров Сахалин.
Он прав… хоть врёт в известной мере
про широту и синеву.
Но мы должны во что-то верить,
чтоб удержаться на плаву.
О, Господи, Отец Небесный!
В трясучем, стареньком авто
заводятся такие бесы,
похожие на чёрте что…
Чёрт знает как, бог весть откуда,
по капельке и по чуть-чуть
в кровь затекает муть и смута
и выворачивает суть.
В пустую голову поэта
такая
