детей… а когда у неё случилась беда и никто не позвонил в дверь, а на улице, чтобы не обидеть, переходили на другую сторону и не здоровались, она не обижалась… люди есть люди… одни так живут, другие – так… «Сколько мне тогда было? Шестьдесят? Ну, чего можно бояться в шестьдесят? Я же не знала, что проживу до девяноста!» Она не любила вспоминать всё подряд – «валить в кучу», а если вспоминала что-то, то так подробно, будто это происходило сейчас, и она просто пересказывает слепому, чтобы он знал…
Каждый раз она рассказывала Ему историю, и не обязательно о себе, но сегодня день был особенный, и после рассказа она позволила себе спросить: «Готеню, ду бист хот нит фаргесен – их хоб до алейн геблибн? Готеню, их бет дир… нит фаргес он мир… их нор дермон дир…»8 На ступеньках по выходе она раздала приготовленный рубль из кошелёчка: «Зайт гезунт! Зайт гезунт! Зайт гезунт!» – и поковыляла в горку к остановке. Путь ей предстоял неблизкий, но она хорошо знала его и ещё знала, что обязательно доедет до места… троллейбус, метро с пересадкой, автобус – всего часа два в один конец…
У ворот кладбища старуха остановилась перевести дух и оглядеться – ей тут было кого навестить. Она постояла минут пять и отправилась прямо по центральной аллее – теперь совсем рядом, а когда добралась наконец до места, развязала ленточку, вынула её из проушин калитки, вошла внутрь низенькой ограды, уложила две еловые лапы вдоль и выпуклостью вверх, ладонью протёрла фотографию, приблизила к ней лицо, снова вытерла ладонью, потом поцеловала и опустилась на чёрную влажную скамеечку. «Гайнт их хоб до мит дир, Зяме. Ду бист хот нит фаргесен вос фар а тог гант? Нейн, их глейб дир, нейн!..»9
Прохожие, конечно, могли подумать, что тут сидит сумасшедшая старуха и разговаривает сама с собой, что она читает молитву, на самом же деле она просто разговаривала с мужем. «Тогда тоже было пасмурно, и ты, как всегда, торопился, а мне надо было ехать в село – у нас никогда не было времени побыть вместе… и всё же мы, слава Богу, пятьдесят шесть лет прожили вместе, если считать те восемнадцать, что ты сидел, тоже… ну, конечно, считать, если бы мы не ждали, так, может быть, бы и не дожили… с детьми, конечно, не повезло… если бы их было четыре или пять, так ты бы не отказался! Ещё бы! Я знаю! Тебе это очень нравилось… ну, слава Ему, что двоих дал… успели… то ты воевал, то строил… то сидел… а когда ты вернулся, так мне уже сколько было… не будем считать… конечно, мог бы и подождать меня… что ты так поторопился… уходить? Ты всегда торопился! Торопился, торопился! Мне одной сюда ездить тяжело уже… про детей и внуков я тебе говорить не буду – ты и так всё знаешь… а правнуки… ну, эти пишеры… «А дайньк дир, Готеню! Але гезунт!»10
Ребе сказал сегодня, что «возлюби ближнего, как самого себя»! Это относится больше всего к профессии: что сапожнику труднее всего полюбить сапожника, а портному портного, потому что это конкуренция… а что же, наверное, он прав, этот молодой ребе. Он такой умница…
Господи, ты не забыл про меня – я тут одна осталась? Господи, я прошу тебя… не забудь про меня… я только напоминаю тебе…
Сегодня я тут с тобой, Зяма! Ты не забыл, что за день сегодня? Нет, я верю, не забыл!
Спасибо тебе, Господи! Все здоровы!
