и улетела на небо? – довольно хмыкнул Сашка, просачиваясь мимо Пушкина к дивану.
– И собаки потом неделю выли, – кровожадно закончил Пушкин.
– Значит, провожаем. – Александр Николаевич отправился в прихожую.
Ева глянула на Ежика. Он недовольно тряс головой, прыгал на лбу рыжий чуб. Губы надул. Скажи хоть что-нибудь!
– Ладно, пошли, – резко повернулся он и, даже не взглянув на Еву, потопал следом за отцом.
– Ты уже уходишь?
Вопрос черноволосого Ра заставил вздрогнуть. Неужели кого-то интересует, что она делает? Что она вообще здесь делает!
– Останься! – Он вытер перепачканные в масле руки о штаны, словно хотел схватить Еву и унести.
– Лешенька!
По коридору прошел Левшин с повисшей на нем Катрин.
– Ребята! – игриво шевельнула пальчиками Катрин в их сторону.
– Ну, что ты? – Ежик, как всегда, хмур. – Так и будем здесь стоять?
– Ева Павловна, какое пальто ваше? – вкрадчиво спросил Александр Николаевич. – Это?
Ева успела поднять руку, чтобы показать на зеленую куртку, как по пальцам сильно ударили.
– Грабли убери, – тихо произнес Ежик, проходя мимо. – Отец! Хорош! – Он щелкнул замком двери и на секунду повернулся к Еве. – А ты тоже – стоишь, рот открыла!
Улыбка Александра Николаевича стала странной. Жалостливой.
– Бывай! – Антон обнялся со Стивом. – Не грусти! – протянул он руку Пушкину.
– Да я что, – поник Пушкин. – Увидимся ли?
– Куда ты денешься!
Ежик легко стукнул Пушкина по плечу кулаком, и тот демонстративно рухнул под вешалку.
– А что? – тут же взбодрился он. – У нас так одного парня тоже до дома проводили, чуть ли не в постель положили. А утром, бац, он не проснулся. Говорят, испугался чего-то сильно.
– Кто говорит? – с интересом спросил Александр Николаевич.
– Как кто? – не терялся Пушкин. – Люди!
– Все люди? – За разговором Александр Николаевич не забыл подать Еве куртку, придержал ей открытую дверь. – Или через одного?
– А-а-а-а! – вдруг завопил Пушкин, обваливаясь обратно на обувь. – И внезапная смерть! А вы смеетесь.
– Вы там долго? – крикнул Ежик с лестничной клетки.
На улице Антон недовольно засопел, как паровоз.
– Ну, все, – он грубо оттер плечом Еву от Александра Николаевича. – Показал себя, можешь идти!
– Но надо ведь проводить. – На фоне Ежика его папа выглядел невероятно спокойным. Если бы Ева стала так хамить отцу, то уже через секунду получила бы по полной программе, с популярной инструкцией, куда ей с таким воспитанием идти.
– Провожу – я! А ты иди домой! – упрямился Ежик.
– А мне торопиться некуда. Могу и пройтись. Пройтись – хорошо.
– Пройдись! В противоположную сторону.
Папа усмехнулся.
