кричал:«Ура!..»
Постаревшая примадонна,
плотно севшая на кровать,
повторяла
хозяйке дома:
«Дура!
Годы надо
скрывать!..»
Лысый дядя
хвалил жаркое
и, задрав подбородок вверх,
лепетал
чего-то такое
про коротенький
бабий век…
А хозяйка,
вникая в речи,
не сердилась,
не горевала.
Наклонившись,
тушила свечи,
будто каждую
целовала.
«Чего бы это значило?..»
Чего бы это
значило? —
В пронзительных годах
живу все время
начерно.
И, видимо, не так.
Замахи
и дерзания.
В огонь
и из огня.
Урок чистописания —
увы! —
не для меня…
Что кончено,
что начато —
растаяло в ночи.
Все начерно,
все начерно, —
хоть «Караул!» кричи.
Зря
огород городится!
Гордиться не с руки:
вновь на огне
корежатся
года-черновики.
То лучшие,
то худшие,
протяжные,
как стон.
И дерево плакучее
склонилось над листом.
Сгорает,
осыпается,
трепещет на ветру.
Ехидно улыбается…
А если я умру,
оркестрик
перво-наперво
задребезжит взамен…
Мне так хотелось —
набело!
Не вышло.
Не сумел.
В День поэзии
«Никшни,
эстрада!
Будь проклята,
эстрада!
Изыди!
Провались в тартарары!..»
Тебя поносят
широко и страстно,
тебя опять выводят из игры.
Но им назло,
почти не удивляясь,
плывет по залам
«стихотворный чад».
«Дешевая»
клокочет
популярность,
«дешевые»
овации звучат.
Витийствует —
просите не просите —
«эстрадно-поэтическая моль»…
– Но кто же в залах?
– Там?
Наверно, психи…
– Какая туча психов!
Бог ты мой!.. —
…Товарищ «псих»!
Огромное спасибо
за эту вдумчивую тишину.
В поэзию кидается
Россия.
Как ливень —
в лето!
Как апрель —
в весну!
И наплевать
на чей-то визг нелепый
и нудное дрожанье шепотка:
«Вы пишете
все время на потребу…
а надо поскромней…
и —
на века…».
Века
веками.
Поживем —
обсудим…
Но продолжайся,
ежедневный бунт!
Партийная,
по
