о „нас“ заговорили, надо „отстреливать вождей“. Никого он отстреливать не будет – бесится от неразделенной любви».
«Она смотрела на „его“ фотографию в книжке, которую „он“ подарил отцу. Увидела меня, покраснела и бережно спрятала книжку в сумку».
«Ездили в Питер. Бельков, наконец, допер. За обедом у мастера. Алена говорила резко. Никита понес какую-то чушь. Сказал, что «всех Путиных-Медведевых пора к стенке ставить». Напомнил, мою запись в блоге «про физическое устранение политических фигур». Сказал, что он не один, кто думает так, и скоро у них будет достаточно оружия, чтобы покончить с Кремлевской мразью. Обозвал меня трусом и сказал, что я способен только трепаться! В Вологду Никита уехал один. Мы с Аленой – в Москву. В поезде она сказала, что «он» считает ее ребенком и любит жену. Сказала, если я расскажу кому-то, я ей не брат. Плачет. Родители думают – из-за Никиты.
Даже здесь не называю его имя. Боюсь грязью испачкать ее любовь».
Андрей на кухне заварил чай, вернулся в комнату и долго размышлял.
Кто хулиганил в церкви, решил Андрей, вероятно, уже знают, – записи камер наблюдения давно должны были просмотреть! – и то, что Валерьян знаком с детьми Серафима рано или поздно установят. Не торопятся «раскручивать дело», потому что не ясно, как сказал чекист, что с этой историей делать. К тому же ни хулиган, ни само дело никуда не денутся – куда спешить?
С холодком в сердце он подумал, что Валерьяна «там» могут держать неизвестно сколько.
Андрей вырвал из записей Аркадия страницу о гранатах. Дневник и черновики сложил в папку: в записях поповича, во мнении Андрея, не было ничего, кроме эмоций; в черновиках брата – зачеркивания и переносы.
Если этот хлам нужен Полукарову, решил Андрей, он отдаст бумаги. Разведчик убедится, что Валерьян отговаривал подростков от глупостей! – и его отпустят.
Было неловко перед Никитой. Но с хорошим адвокатом ему, может, ничего не дадут! – подумал Андрей. Главное, чтобы парень не болтал лишнего.
Андрей пытался успокоить совесть, в глубине себя, зная, что боится за Валерьяна, больше чем за детей Серафима.
О фотографии в книжке и, кто – этот «он», Аспинин не понял.
Из коробки Андрей выудил толстую тетрадь с загнутыми уголками – дневник брата, – и отложил: глаза слипались от сна.
Назавтра мать продуло. Весь вечер перед отъездом Андрей готовил ужин и отпаивал Галину Семеновну чаями и настойками. Было не до чтения.
Наутро он отправился в Москву.
6
В Москве Аспинин был за полдень. Охранник, – в окно сторожки блестела форменная пуговица, – спросил: «В книжный?» Аспинин утвердительно промычал, и прошел через турникет. Справа завиднелась вывеска книжной лавки.
Аспинин расспросил у заочников, по тесным коридорам бывших хозслужб усадьбы поднялся на второй
