всякого на своем веку Пырх, упав на колени, заорал дурным голосом: «Суда не было, беззаконие! Будем жаловаться прокурору!»
Сидор Максимишин, невозмутимо убирая «приговор» в полевую сумку, ответил: «Это приговор внесудебного заседания, утвержден прокурором города Ким Алексеем Петровичем. Обжалованию не подлежит, приводится в исполнение сразу после оглашения!»
«Приготовиться к исполнению!»,– подал он команду милиционерам. Стоящий с другой стороны милицейской шеренги Ванник, желая продлить спектакль, жестом руки остановил достающих оружие коллег.
«Погодите. А могилы, что, мы рыть будем? Пусть сами приговоренные и роют. Сидор, неси лопаты!»,– скомандовал он.
Только теперь до Пырха дошло, для чего в автозаке лежит шанцевый инструмент. Стоя на коленях, он прикидывал расстояние до железнодорожной насыпи. «Далеко, не добежать, пристрелят. А даже и добежишь, потом все равно ни куда не спрятаться, кругом голая степь»,– лихорадочно соображал Пырх загубленными политурой мозгами.
Максимишин принес лопаты, отошел к Ваннаку и закурил. Коротко бросил: «Копайте, сволочи!»
Пырх, ковырнув каменистую неподатливую землю, понял, рыть придется долго. Глянув исподлобья, увидел, через жидкую милицейскую шеренгу, как из «воронка» бесшумно выскальзывают по одному и, пригнувшись, бегут за железнодорожное полотно остальные «Бакинские комиссары». Пырх растерялся. Как поступить? Закричи он сейчас, укажи милиционерам на беглецов, и, может быть, в суматохе погони удастся спасти свою жизнь. Отвлеки сейчас внимание милиционеров на себя, и, быть может, беглецам удастся спастись. Самопожертвование Пырху было неведомо, и, бросив лопату, он закричал: «Сидор, смотри! Бегут! Бегут, гады! Смотри!» Максимишин и Ванник, все это время старательно делавшие вид, что не видят побега, уставились на Пырха, вместо того, чтобы посмотреть в сторону беглецов.
«Чё орешь, падла! Землю рыть не хош?»,– грубо оборвал его Сидор и матерно выругался.
Пырх скулил от бессильной злобы на этих тупых руководителей расстрела. Вместо слов из его рта раздавались нечленораздельные звуки. Женька Орехов, поняв, что побег организован самим конвоем, бросив лопату на землю, закричал: «Расстреливать, так уж всех… Чё ето, по-блату отпускать, то…»
«Ладно»,– признал свою неправоту Ванник,– «Можем и вас отпустить, если дадите подписку никогда не возвращаться в город!»
«Канешна дадим, зачем нам возвращаться эта город»,– сразу согласился до этого не понимавший по-русски Исмаилов,– «Давай, быстра кагаз пишем».
«Черт с вами»,– согласился Сидор, доставая из сумки чистые листы бумаги: «Ставьте подписи на чистых листах, внизу. Текст расписки я потом сам напишу!»
Из первой пятерки в город, по прошествии несколько дней, вернулся один Орехов. В отличие от других, ему было, куда и зачем возвращаться.
Уголовное дело в отношении Кана прокурор города возбудил по другому факту массового избиения. После долгой
